Moderato cantabile
("Пусть этот миг продлится...")

~ ~ ~

Softly, deftly,
music shall surround you . . .
Feel it, hear it,
closing in around you . . .
Open up your mind,
let your fantasies unwind,
in this darkness which
you know you cannot fight -
the darkness of
the music of the night . . .

Phantom of the Opera

Мелькор играл - склонив голову, подставив шевелюру развевающему волосы ветру и прикрыв глаза. Он сидел на поросшем травой и золотистым лютиком холме - у овражка, неподалеку от мелкой речки, петлявшей рядом с домом Феанора. Сегодня у Валы выдалось лирическое настроение, и он позволил себе чуть расслабиться и дать непокорным струнам зазвучать в унисон со струнами его души. Глядя на эти сильные пальцы с холеными отшлифованными ногтями, было сложно представить себе Великого Валу пашущим в кузнице до седьмого поту с Феанором. Но Вала есть Вала, а fana есть fana, и Мелькор пока мог себе позволить щеголять отсутствием мозолей после бурного трудового дня.

Маглор проскользнул к овражку незаметной тенью, опасливо умостившись на влажной от росы траве. Он всюду таскал за собой лютню, боясь пропустить момент, когда его посетит вдохновение, и сейчас положил её на плащ – сплошь покрытую красноватыми язычками пламени. С момента освобождения Мелькора юный менестрель и Мятежный Вала успели приглядеться друг к другу, но особых поводов для разговора не находили. Неизвестно, скоро ли Вала заметил присутствие охочего до музыки феаноринга, но изменять себе не стал и наигрывать не прекратил.

А тот подобрался поближе, в молчаливом изумлении поводя кончиками острых ушей. И, похоже, наряду с изумлением юный нолдо испытывал ещё и ничем не прикрытый восторг. В мелодии Мелькора звучали и родные эльфийскому сердцу слаженные гармонии, но наряду с безмятежностью пришла и срывающаяся вперед в незнакомом яростном ритме мелодия, которую он силился понять разумом и не мог – этот ожесточенный, щемящий вызов был, как казалось в тот момент, самой душой Черного Валы.

Мелькор рискнул запеть и тут же был вознагражден: Маглор был очарован. Он впивал незнакомые ноты, подавшись к Мятежному всем телом. Глаза были расширены, крылья тонкого носа трепетали; всем своим видом эльф напоминал пугливую молоденькую козочку, привлеченную чем-то новым и донельзя любопытную. Солнечные блики отражались на водной глади, голос Мелькора был грозным, ласковым и совершенно неземным – он пел с ним, дразнил, утешал, был ответом на все вопросы. Да и как тут было не поддаться меланхолии звучного голоса Того, чья Песня была накрепко переплетена с Ардой с самого сотворения Мира. Проклятые песни звучали с такой ужасающей искренностью, что приводили в смятение даже Валар. Сам Манве, пока звучала музыка, в запальчивости давал слово окончательно простить Отступника и тут же брал свои слова назад.

Могучий усмехнулся и продолжал играть. Он терзал струны до тех пор, пока не взвинтил юного феаноринга до крайней степени, и с удовлетворением отметил, что тот не выдержал. Вытащив клочок бумаги из-за пазухи, он начал на нем что-то лихорадочно черкать. Но судя по всему, мелодия ускользала, и уголек скоро раскрошился в руках. Эльф покраснел от обиды и тут же схватился за лютню,- так хотелось сейчас же наиграть то, что он слышал…

Мелькор уже в открытую усмехнулся, приглашающе кивнул головой и извлек из инструмента изысканный вопросительный аккорд.

Спустя каких-то полчаса они уже сидели рядом, болтая на околомузыкальные темы с такой быстротой, что за нитью разговора не успевал следить даже острый эльфийский ум. Да и гораздо лучше, похоже, общались они на языке поющих струн – Макалаурэ начинал вторить Мятежному, понимая, насколько мелко он плавал до сих пор и как глубоко можно было нырнуть, полагаясь на подход Мелькора. Столь же чуткий к проявлениям окружающего, Вала умудрялся преломлять это под таким необычным углом, что поначалу дисгармоничное пело в совершенном согласии, а чувства, которые вызывала эта музыка, были запредельно яркими. Пара небрежно вплетенных в канву мелодии ноток рождала в душе восторженного феаноринга бурю эмоций; окрашенная непонятной чувственностью, она одновременно манила и отталкивала. А Мелькор уже настолько привык к интересным побочным действиям собственного музыкального продукта, что невозмутимо играл дальше, казалось, не замечая направленных на него жарких взглядов.



… Естественно, так просто для Маглора это пройти не могло. Он бегал хвостиком за своим невольным наставником. Для того чтобы слышать музыку, ему уже не нужно было слышать бряцание струн роскошной лютни Черного Валы – Музыка пела в каждом движении Мелькора; музыку источали его глаза, музыкой обжигало дыхание, а звук его голоса отзывался в эльфе волной щекочущих арпеджио, от которых Маглор не мог усидеть на месте и начинал беспокойно ерзать. Кончалось тем, что, как у классика, руки тянулись к перу, перо к бумаге – и всегда выходило что-то ужасное, на его взгляд, - по-прежнему слащавое, беспомощное и оттого диссонансное. А потом он встречался с Мелькором: неважно, работающим ли, развлекающимся, ругающимся с Феанором – и тогда всё входило в норму: и рифмы, и ноты послушно ложились на свитки, сплетались в строчки, словно под действием заклинания.

~ ~ ~

Words, playing me deja vu
Like a tune I swear I've heard before
Chill, is it something real
Or the magic I'm feeding off your fingers

Duran Duran “Come Undone“

(отрывок из дневника Маглора, найденного в столе и тщательно маскируемого под нотную тетрадь)

… Не то чтобы до того момента я никогда не встречался с Валар, но, впервые встретив Мелькора на пороге нашего дома, я был потрясен до слез. Он вошел, и вокруг него сразу же зазвучала Музыка; её мощной многоголосой аурой было окутано всё вокруг. Он ошеломил меня одним своим взглядом, заворожил одними только жестами, одним лишь дыханием… Удивительно, почему никто не почувствовал это – не заметил или не счел нужным? Все смотрели на него по-разному, кто с почтительным страхом, кто со снисхождением, кто с нескрываемым любопытством. Абсолютно все чувствовали исходящую от него мощь; но чтобы кто-то слышал или хотел слышать…

Я стоял рядом с отцом и братьями и боялся пошевелиться. Одно только присутствие гостя подействовало на меня так, будто меня макнули головой в невидимый водоворот. Помню, как я обессиленно прислонился к стене, когда он обменялся несколькими словами с моими братьями, и поймал себя на мысли, что готов расплакаться. Минуту- другую в моей голове тупо пульсировала Сила; потом она мало-помалу обрела форму в страстной изломанной дисгармонии и синкопированных аккордах. Я был готов поклясться, что, слыша это, можно играючи написать целую симфонию. Его Музыка накатывалась на меня бушующими волнами, сдвигалась вокруг стенами, грозя расплющить. Меня аж шатало, но я смотрел на него круглыми от изумления глазами и продолжал слепо впитывать в себя это совершенное, монументальное и непознаваемое Нечто. У меня будет ещё много времени, чтоб это расшифровать,- думал я,- по кусочкам, со смаком, записывая каждый гениальный выверт…

- Ну, разреши тебе представить, - словно из другого мира, услышал я насмешливый отцовский голос,- мой второй сын, Макалаурэ. – Его рука снисходительно треплет меня по волосам, и я прихожу в себя, вспоминая, что есть на свете такая вещь, как avanire, а также - этикет. От могущественного гостя последовало что-то явно насмешливое – уже словами, а я все ещё не мог сообразить, что. Поспешно закрываясь, ловлю обрывок отцовой мысли. “…уронил честь и достоинство семьи…”. Это мне?? М-да. Немудрено. Не знаю, что я умудрился сказать в ответ, но, видимо, что-то невпопад – потом братишки весь день поглядывали на меня как-то странно. Впрочем, их реакция мне была привычна - погруженный в собственные мысли, я редко произвожу приятное впечатление...


… Удар!.. Легкий тренировочный меч вылетел у Маглора из рук, пролетел через всю площадку и зарылся в пыль. Менестрель виновато улыбнулся и потер задетое плечо. Клинок Маэдроса, ещё несколько раз крутанувшись, послушно скользнул в ножны. Старший сын Феанора легко вздохнул и отер со лба пот.

- Невозможно, - сколько раз ты уже мог быть мертв! Не будь это учебный поединок… - Он потер лоб и окончательно умолк.

Долго ругать брата за излишнюю рассеянность Майтимо не мог. Шедевры, выходившие после бессонных ночей из-под струн его лютни, заставляли рукоплескать самого Финве, - что уж говорить о темпераментном Феаноре. Он прекрасно понимал, что Канафинве владеет воинской наукой вполне достаточно, чтобы защитить себя и что ему простится всё - уже на следующем состязании менестрелей. Но отшлифовать его технику боя руки так и чесались… Особенно сейчас - эти дни он и так ходил как неприкаянный и совсем забыл про тренировки.

- В следующий раз так и скажи врагу – не сейчас, у меня очередной приступ вдохновения! Не изволите ли прервать поединок, о досточтимый, я только набросаю свой очередной шедевр!.. – со смехом подхватил Карантир, перебрасывая меч из рук в руки; как всегда, звучало это уже не столь миролюбиво. Келегорм, досрочно выбывший из строя и сидевший на скамье запасных, неопределенно хмыкнул и потер онемевшую кисть – братец Нельяфинве вывел его из строя десятью минутами раньше.

- Мы сейчас не на войне, - отрешенно парировал Маглор, смотря на свои покрасневшие ладони и украдкой бросая взгляд на лежащую неподалеку лютню. Эти бои без перерыва, с противниками, сменяющимися цепочкой, непременно его добьют. Почему обязательно тренироваться сейчас, так некстати?… Ему неудобно было признаваться братьям, что в кармане его куртки дожидался своей очереди наспех набросанный отрывок – ноты уже кружились перед глазами, как назойливые пчелы.

Карантир проследил за его взглядом. Он едва дождался, пока Маглор подымет меч и встанет в позицию, и пошел в атаку.

- Прааавильно! - наскакивал он, сыпля ударами, - тебе волю дай, ты вместо оружия пойдешь в бой с лютней наперевес! Оглушишь вражеские ряды ударными балладами!

Нельо, стоящий в стороне, почесал подбородок. В большинстве случаев Кано избирал тактику защиты. Морьо уже нанес менестрелю несколько чувствительных царапин – не столько болезненных, сколько бьющих по самолюбию.

Сейчас удача была явно не на его стороне - за несколько комбинаций Карантир разоружил брата и приставил клинок к его горлу. Затем вопросительно посмотрел на старшего. Выкатившиеся из ближайших ягодных кустов близнецы зааплодировали, попутно вытирая перепачканные сизым рты.

Менестрель воспринял поражение даже облегченно: огонь в его глазах потух, не успев толком разгореться, и взгляд заволокла дымка. Сжав плечо ликующего Карантира, менестрель уже своей обычной неспешной походкой направился к скамейке с ожидающей его лютней; рука уже сама нашаривала в кармане измятую бумажку. Близнецы поспешно повисли на Морьо с поздравлениями, суя ему в рот переспелую жимолость, которой у них были полны карманы. Видимо, только благодаря этому он не смог выкрикнуть в ответ напрашивающуюся дерзость. Только Кано было уже не до этого – отрывок очередной баллады наконец-то дождался своего часа…

~ ~ ~

Sing, my Angel of Music!
Sing for me!

Phantom of the Opera

… Макалаурэ Феанарион стоял неподвижно, с низко опущенной головой, рассеянно слушая, как сменяют друг друга хвалебные песнопения. Подошла его очередь, и он взошел на маленькую сцену под аркой, увитой плющом. На полу в высоких вазах стояли большие белые цветы, названия которым Маглор не знал, но от их стойкого аромата медленно, но верно дурели и слушатели, и выступающие менестрели. Стайки светлячков вились около стоящих по краям сцены светильников. Несмотря на огромное количество прибывших, старались не шуметь, и когда выходил петь очередной участник, в беломраморной зале становилось почти тихо.

Певец глубоко вздохнул. Он уже бывал на подобных вечерах – и зрителем, и участником, но подобное душевное смятение было ему внове. Уже достаточно времени прошло с тех пор, как второй сын Феанора решился петь прилюдно и понял, что от него не шарахаются.

Голос Маглора-менестреля был сильным, чистым и необычайно чарующим. Он с легкостью взлетал вверх, а, падая вниз, достигал пугающе трагических глубин. Замечательный инструмент, как сказал когда-то Феанор, как-то послушав его детское бренчание,- только требующий отладки. Реагирует на всё, то его окружает. Только тронь его – и вот уже задрожал, зазвучал по-иному. Но шло время, и лирические мелодии сына стали звучать всё чаще и чаще, а к моменту повествования Маглор стал уже привычным украшением всех королевских вечеринок.

Итак, несмотря на все привилегии и благосклонность зрителей, был такой момент, когда Маглор был уже готов сойти со сцены. В очередной раз все его песни собственного сочинения, благодаря которым он прославился, казались ему слюнявой бездарностью. Он уже видел, как Его красивые губы презрительно выплевывают “… и олицетворением раболепия”. И хотя он знал, что его старые песни по-прежнему воспринимались на ура, он ничего не мог поделать с новым, незнакомым голосом совести, настойчиво шепчущим укоры ему в уши. Эльф уставился на мраморные ступени трона Финве, на расшитый золотом белоснежный подол его одеяния; словно бы издалека слышались подбадривающие голоса друзей и братьев. И вот руки, словно чужие, заиграли вступление. Сердце застучало так громко, что он почти не слышал музыки.

- Luron ammara si,
Tuilello lemba lotse equelie… (1) - звучит чуть охрипший от волнения, но чистый голос в наступившей благоговейной тишине. Дождинками падают первые ноты, следом льется поспешный струнный перебор.

“Фальшиииво”,- предательски колотится у виска. По-прежнему хочется отбросить лютню и выбежать вон из зала. Хочется заорать во весь голос: “не могуууу!” О Эру, это вот-вот прозвучит вслух. Только бы не замолчать! Только бы не замолчать!!!!

Перед глазами возникло лицо Мятежного Валы,- невозмутимо прекрасное, с искорками иронии в светлых глазах. Сколько раз они проигрывали эту песню, стремительным дуэтом, стараясь обогнать друг друга… Эльф смахнул упавшие на лоб волосы. Реальность раздвоилась: он стоял на сцене, но видел перед собой только властный звездный взгляд. Постепенно приходила знакомая музыка ощущений: и в этом удивительном дарованном Ирмо видении песня зазвучала с горечью одновременно сладкой, незнакомой и пугающей. Маглор был точно околдован – слова срывались с губ сами, и гармония тоже рождалась сама, не спрашивая разрешения. Пальцы, словно заговоренные, летали по струнам, лился и лился чистый трогательный мотив. Сладость и печаль переплелись и окончательно смешались. В переливы чудесного голоса вплетались неясные темные предвидения и от песни, которая показалась бы легкомысленной, сейчас непонятно щемило в груди.

Менестрель замер, откинув голову, вслушиваясь в музыку, которая все еще дрожала где-то под сводами. Перед глазами все ещё стояла усмешка на лице Мелькора, когда ему удался особо трудный пассаж – и снисходительная, и одновременно какая-то жесткая. При одном только воспоминании об этом у него холодело под ложечкой…

Ветерок, ворвавшийся в открытые окна, взметнул длинные черные волосы эльфа. Это ветер или и впрямь руки Мелькора пропускают пряди волос меж пальцев? Маглор прикрыл глаза. Совсем рядом зазвучал насмешливый знакомый голос, посылая знакомый холодок по всему телу. Вот опять жемчужинки падают на землю. Жемчужинки, которые сегодня с таким тщанием вплетали ему в волосы прислуживавшие в доме девушки...

“Ты хорошо пел, менестрель”.

Наступившая следом тишина показалась ему оглушительной, но вот несмело плеснулись аплодисменты, и вот уж волна оваций накатила на оглушенного певца.

Когда в голове немного прояснилось, он увидел просветлевшее лицо короля, аплодировавшего ему в совершенном восторге, смущенное лицо матери, Нельо, принимавшего поздравления от лица главы семьи, влюбленные девические взгляды… Он был совершенно счастлив, подбирая брошенные к ногам венки. Эй, кто это из близнецов лезет на сцену?? Если б Феанор увидел – прибил бы не глядя. Как кстати он сегодня задержался в мастерской… Маглор засмеялся, прижав к себе лохматую рыжую голову. Амбарусса. Как мило с твоей стороны принести мне цветы. Даже если они из соседней вазы. Мило. Честное слово…

~ ~ ~

...Я слышал музыку всегда. В шелесте листьев, дуновенье ветра, в соленом морском прибое – она всегда была со мной. Она будила меня по утрам птичьим чириканьем и убаюкивала трещанием сверчков. Всё, что меня окружало, и то звучало каждое своей собственной незримой мелодией. Я никогда не задумывался, что заставляло краски окружающего мира ложиться на бумагу поэзией звуков, словно на холст художника: для меня это было так же естественно, как дышать. С каждым прожитым днем это умение росло вместе со мной - умение слышать; и день ото дня я пытался дотошно, до последнего звука воплотить слышимое мной в реальность...



- Спишь, братец??..

Задумавшийся Маглор вздрогнул и чуть не уронил перо. У него за плечом стоял посмеивающийся Келегорм и нахально совал нос в его рукопись. Судя по его виду, прочитать он успел уже многое.

- И как тебе удалось подкрасться так незаметно??- возмутился менестрель, уже заранее зная ответ.

- Ну как же, учитывая мои охотничьи замашки… - пропел тот.

Маглор захлопнул тетрадь и для верности сунул её в ящик стола. Ещё покраснеть сейчас не хватало.

- Тебе что здесь надо?

- Мне? Я тебе сейчас такое покажу, разом дуться перестанешь. Ты посмотри только, что у нас сейчас происходит!!

- Здесь?? Дома??! - с ужасом вопросил менестрель, вскакивая. Он уже видел себя в качестве бесплатного музыкального приложения на грядущем званом ужине. – А собраться? У меня же столько песен не отрепетировано… и...

- Не о том думаешь!! В мастерской… Да и не до тебя им сейчас! - отмахнулся Охотник, нетерпеливо дергая брата за рукав и выхватывая из его рук гребень, которым тот принялся судорожно расчесывать свои длиннющие волосы. – Ну быстрее же!! Пропустишь бесплатное представление. Там уже без тебя столько народу собралось!



… Уточнять, кому именно “им”, было бесполезно – Турко пер вперед, как таран. На ходу схватывая волосы тесемкой и лихорадочно соображая, к чему весь этот ажиотаж, Макалаурэ пробкой вылетел из комнаты вслед за братом. Охотник был прав - перед неплотно прикрытыми дверьми мастерской было шагу негде ступить. Придушенное “Пустииите меня!” - принадлежало, конечно же, Атаринке. Бедняге не повезло особенно: его Феанор насильно вытолкал наружу перед самым началом процесса, приказав “выметаться и не отсвечивать”. Помимо сияющих факелами близнецовских макушек, Макалаурэ успел разглядеть среди образовавшейся кучи малы Артаресто, затем - золотистую голову Финдарато, и рядом - смоляные фингоновские косички. Он не удивился бы, если обнаружил здесь и их сестрицу Артанис, которая вечно бегала наравне с братьями, в штанах. Морьо, само собой, присутствовал тоже, нервно вышагивая в сторонке. “Они там уже два часа торчат”,- значительно произнес он, и только чувство собственного достоинства мешало ему просунуть голову в дверь со всеми на равных. Потолкавшись в этой куче с минутку, Песнопевец успел узнать, что “мне отдавили ноооогу!!!”, что “там что-то постоянно гремит и сверкает”, что “папа опять с самого утра ничего не ел”, а также что минут пятнадцать назад туда зашел Мелькор, потом выскочил Феанор, шикнул на всех, и дверь опять захлопнулась.

Келегорм, расчищая путь, дипломатично приставил ухо к двери и так замер, жестами предоставляя право старшему брату заглянуть в щелку. Маглор сделал большие глаза и замотал головой. “Да что происходит-то??”- только хотел спросить он, как куча мала внезапно отхлынула назад, как по команде. Вконец выведенный из себя шушуканьем и галдежом, Феанор пинком распахнул дверь – с заготовкой в руках, потный, полуголый, закопченный – и рявкнул:

- Ну смотрите, смотрите, пока ноги не повыдергал!!!

Маглор послушно повиновался и вместе со всеми заглянул внутрь. Ничего особенного: у наковальни стоял утомленный Маэдрос и вытирал рукавицей вспотевший лоб. Если он и был чем-то удивлен или смущён, то усталость хорошо помогала это скрыть. Помимо отца и Рыжего, в мастерской находился ещё и Мелькор, к которому феаноринги настолько привыкли, что относились к нему чуть ли не как к предмету мебели. Ну естественно, опять поскандалили на производственной почве, как же без этого… Угу, так отец и выдаст ему секрет своего очередного изобретения… Взгляд Макалаурэ, вопреки всему, задержался на Мелькоре; Феанарион смущенно улыбнулся. Вала будто бы не заметил… и тут, заглянув за дверь, менестрель увидел почти в самом углу, на столе, наспех сколоченный деревянный ящик, сквозь неплотно сходящиеся стенки которого что-то просвечивало. Находку тут же облепили со всех сторон, отодвинули крышку, и напряженную тишину нарушил слитный вздох. Как ни сильно было любопытство, храбрецы тут же невольно отворачивались – от пронзительного света слезились глаза.

Повинуясь общему порыву, Макалаурэ подошел ближе. Он видел отражение неземного сияния в глазах Финдарато, восторг и изумление, написанные на лицах младших феанорингов. Кто-то уже протянул руку, несмело коснулся пальцем… но юный Атаринке оказался быстрее; он вытащил из ящика яростно сверкающий кристалл и поднял над головой. Возгласы одобрения сменились благоговейным молчанием; мастерскую будто охватил пожар. Куруфинве горделиво вздернул подбородок, глядя сквозь прищуренные ресницы. Камень пылал прозрачной льдинкой, не обжигая руки, таким же негаснущим пламенем отражаясь во взгляде Феанаро.

Маглор старался не моргать, пока перед глазами не поплыли черные точки, потом как-то инстинктивно обернулся. Темный Вала сидел напрягшись, приставив руку ко лбу козырьком. В потоке слепящих лучей его ртутно-светлые глаза казались и вовсе прозрачными. Но все это время, пока Феанор не подошел и не захлопнул крышку, он смотрел чуть ли не с вызовом, словно зажмуриться сейчас для него означало проиграть невидимую битву…

~ ~ ~

- Angel of Music!
Hide no longer!
Come to me, strange angel...
- I am your Angel ...
Come to me: Angel of Music ...

Phantom of the Opera

… Утомленный Маглор сидел на кровати в своей комнате – как и был, одетый, с растрепанными волосами. Усталость кружила голову лучше всякого вина. Кстати, о вине… Сегодня Феанор снизошел до того, что вытащил из погребов знаменитое нолдорское, которое пили только по праздникам, созвал всю семью, самолично наполнил бокалы и заставил выпить за изобретение Сильмариллов,- так их назвали. Медово-прозрачное, искристое, оно щекотало нёбо, вызывая неудержимое желание чихнуть. А потом был устроен концерт, на котором пели все, а Песнопевец старался особенно; а то, что под конец празднества голос был окончательно сорван, не волновало никого, кроме его обладателя… Он сбежал сюда, чтобы освежиться, да его отсутствия так никто и не заметил. Праздник, на этот раз танцы, был в самом разгаре: стены ещё продолжали сотрясаться от синхронных подпрыгиваний. Вот вам и “эльфы не пьянеют”, и невесомые партнерши, и изящное эльфийское телосложение…

Кано потер виски. Несмотря на переутомление и то, что голова кружилась, он слышал: Голос зовет его… Да что душой кривить - он прекрасно знает, чей голос, чудный и лукавый, пел с ним все эти дни невидимым дуэтом.

Словно теплый порыв ветра овевает разгоряченную кожу. Вот паутинка опустилась на лицо… или Мелькор действительно потрепал его по щеке?..

Маглор тут же вскочил, зачем-то схватил лютню и прижал к себе. Ооо, Эру милосердный, кажется, это и не сон вовсе. В своих недавних грезах он явственно видел Мятежного с собой рядом, в то же время зная, что имеет дело лишь с бесплотным видением. Теперь же, ошеломленно поморгав, он действительно увидел его: Черный Вала стоял напротив, и под его проницательным взором эльф чувствовал себя раздетым.

- Я польщен, - голос его звучал насмешливо и текуче, - вспоминать меня во время своего выступления… А тебе пошли на пользу наши занятия, как я погляжу.

Менестрель чувствовал, что начинает плыть. Отступник ясно уловил его зов, он пришел именно поэтому – ответить на безумный призыв, который плавал в его голове с той самой поры, как их пути пересеклись, как своевольный мотив Мелькора ударил молнией, внеся разлад в тихую безмятежную мелодию его жизни.

Тут Могучий подошел совсем близко, и сердце всегда хладнокровного Кано судорожно дернулось и застучало так, что кровь, бегущая в его жилах, воспламенилась от одного точно нацеленного взгляда. Эльф всё ещё сжимал в руках лютню, выставив её вперед, словно щит. Широкие рукава парадного платья соскользнули к локтям, обнажив чуть тронутые позолотой запястья. Вала лютню перехватил, принял бережно и отставил; струны всхлипнули и умолкли.

- Мель… Мелько… - с усилием выдыхает совершенно потерявший голову менестрель, словно одно это имя позволит воплотиться в реальность его путаным горячечным мечтам. Незнакомые, пьянящие аккорды плывут и покачиваются в голове, музыка кошачьей лапой щекочет кожу. Это волшебство или он и вправду ощутил теплое дыхание на своих губах? Маглор потряс головой. Ему вдруг показалось, что одежда на нем исчезла, растворилась, а сам он скрипкой лежит в объятиях Черного Валы, каждой стрункой отзываясь на рассчитанное прикосновение. И биение его сердца, легкий шепот и музыка дыхания составляют то изысканное сочетание, которое он всю жизнь искал - ту увертюру к грандиозной симфонии, отзвуки которой уже явственно слышал рядом с собой.

Нолдо и сам не понял, как оказался близко-близко к нему: он уткнулся лбом в грудь Мелькора, не смея притронуться. Но вот щека коснулась жесткой ткани одеяния Валы, и бессвязные признания полились сами собой.

Мелькор легонько надавил ладонями на его плечи, заставив эльфа сесть. Макалаурэ подчинился, ни слова не сказав. Вала прижался губами к бьющейся жилке пульса на шее, подождал минутку, вслушался в неровное учащенное дыхание – и одним движением опрокинул на постель, не давая опомниться. Поцелуи, пока невинные, отпечатывались на нём словно ожогами. Прижал к себе, поцеловал в плечо – ослепительно бледная кожа, всё с той же чуть заметной позолотой. С видимым удовольствием зарылся пальцами в его волосы, шепнул что-то утешающее в одуревшие распахнутые глаза. Опустил руку вниз – ресницы менестреля дрогнули, он тихо ахнул, на щеки плеснулся румянец.

Вот она, мелодия, - та, что ему недоставало, - думал Отступник. До этого он считал эльфов легкомысленными пустышками, причем недаром, находя этому подтверждения на каждом шагу, но этот…

Вала рывком запрокинул голову нолдо, намотав на пальцы черные пряди. О да, он не мог ошибиться: на дне этого застоявшегося сонного озера вдруг вскрылся кипящий лавой омут – раскрылся мягкостью губ, шелком золотистой кожи, тугой девственностью внутри. Только бы не спугнуть!! - чуть ли не вслух повторял Мятежный, стаскивая с него праздничное платье. Второй сын Феанора – само откровение и бархатно-теплый блеск темнющих глаз. Хрупкое зеркальце, случайно отразившее то, что доселе никто не мог не то что выразить – и понять-то не желал. Эльфенок, услышавший его боль и отразивший её в звуках игрушечной лютни. “Да я сам сейчас извлеку из тебя всё, что давно надо было извлечь”,- нетерпеливо пронеслось в голове у Черного Властелина.

Мелькор рванул на себе воротник ставшей ненавистной хламиды, стащил её через голову и вновь придвинулся к эльфу. Маглор лежал на спине, впивая в себя невиданные ощущения, приходившие с каждым новым прикосновением. Ему было некуда деваться от постепенно заполнявшего все его тело истомного жара; нестерпимо хотелось выплеснуть этот жар наружу… и внезапно словно раскаленный стержень пронзил его тело – показалось, насквозь… Макалаурэ дернулся, ослепленный, выкрикнул что-то… но тут губы Мятежного накрыли его губы и обожгли таким огнем, что последние крохи разума превратились в пепел.

Теперь в одурманивающую его музыку вплелась боль: краем сознания он чувствовал льдистое жжение, но оно было слишком слабым, чтобы вырвать разум из-под пугающей власти роа. Нолдо закусил костяшки пальцев, зажмурился... Руки, ласкающие его, заставляли стонать, млеть и таять, а поцелуи, которые раньше обжигали, теперь текли и текли сладким мёдом. Эльф был словно оплетен тягучей сетью чар, и они дурманили так, что забывалось всё и оставался только кружащий голову ритм движений Мелькора – и каждое движение заканчивалось блаженным взрывом. Музыка звучала всё громче и громче и наконец взвилась фейерверком эмоций, увлекающим в бесконечный торжественный финал…

Маглор под его тяжестью пискнул что-то, и Могучий без лишних слов подгреб его к себе. Посмотрел на эльфа – прямо картинка: весь разрумянился, еле дышит, а глазищи ну совершенно ополоумевшие. Снисходительно вздохнув, Мелькор вытащил-таки его из-под себя, и эльф обессиленно ткнулся лицом в его грудь. Вала в который раз провел пальцами по густым волосам, волнистым из-за расплетенных косичек.

Через некоторое время Мелькор почувствовал слабое шевеление и лениво приоткрыл глаза. Менестрель лежал рядом, весь растрепанный, горяченький, полузадохнувшийся, - и весьма нервно поглядывал на дверь.

Черного Валу это развеселило. Ему самому доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие валяться в, надо сказать, весьма удобной постели, с нолдорским принцем под боком и вслушиваться в приглушенный праздничный шум за стеной. В который раз позабавленный вздрагиванием при каждом громком стуке и шорохе, он взъерошил волосы феаноринга и шутя пригнул его голову обратно к своей груди. Принц прильнул щекой к гладкой коже, полежал так немного, но потом вновь зашевелился.

Ветерок из полуоткрытого окна стал чуть прохладней. Вала натянул легкое покрывало повыше.

- Мм? Спать, спать, - нехотя отозвался Могучий; довольство в его голосе помогло смягчить пренебрежительные нотки. Его рука прижимала эльфа к себе крепко, уверенно и столь же беспрекословно.

Маглор повиновался и замолк, но, конечно, никакой сон не шел ему на ум. Тогда он прижался лбом к его плечу и замер, пытаясь отвлечься и прислушаться к музыке собственного тела. Там напряженность мешалась с истомой, усталость – с приятным пощипыванием в мышцах, размытым сверху донизу таким… мелькоровским жаром, и весь этот разлаженный маленький оркестр перекрывало сердце, совершавшее судорожные прыжки куда-то в пятки, как вспугнутый заяц.

- М-Мелькор? - беспокойно вопросил он, чувствуя, как в который раз расползается по щекам предательский румянец. – А… - он покосился на дверь, - это ничего, что…?

Маглор посмотрел Могучему куда-то в подбородок, безуспешно ища глазами глаза: тот грезил наяву, совершенно унесясь мыслями вдаль, и со вполне удовлетворенным видом обдумывал дальнейшие перспективы.

Вот по коридору раздались чьи-то нетвердые шаги: это, очевидно, гости начали расходиться по домам. Нолдо в очередной раз беспокойно завозился под одеялом, и вынырнувший из лениво-созерцательного состояния Мелькор легонько шлепнул его пониже пояса.

- Леж-жи…- ответил он на безмолвно-вопрошающий взгляд певца.

- А если…???- Эльф попытался привести решающий аргумент тоном еще более умоляющим.

- Ну пусть заходят… посмеиваясь, ответил Вала, чем привел менестреля в праведный ужас. – пусть видят, в каких муках рождается творчество… Между прочим, я не накладывал на двери чар.

Певец ойкнул, простонал что-то нечленораздельное и закрылся одеялом с головой.

~ to be continued ~