Девочки в белом, Михару/Йойте, NC-17

Автор: venusian_eye
Cписок фиков автора: тут или тут
Оригинал фика: здесь
Переводчик: я, Xin Rei
Фэндом: Nabari no Ou
Название: Девочки в белом
Длина: ~9.000 слов
Варнинг автора: Михару/Йойте, ПЕРЕОДЕВАНИЕ В ЖЕНСКУЮ ОДЕЖДУ, сюжет эндинга соответствует аниме, а не манге (за исключением определенной… детали касательно нашего любимого мастера Киры), порнуха рейтингом NC-17, множественные спойлеры и вообще… много слюней и соплей.
Примечания автора: Мнэ… я не нашла ни одной порнушки с Йойте в платье, так что вот… накалякала кой-чего.

- Я хочу нарядить тебя, - говорит он, вырисовывая большим пальцем круги на не закрытой перчаткой руке Йойте - говорит, будто так и надо, будто так правильно, и Йойте не уверен, что ответить. Михару продолжает:
- Нарядить девушкой.

Йойте не приходит в голову, что он может возразить или что вообще нужно возражать, но для его мертвого, высохшего как бумага мира, это что-то чуждое.

Ему так многое чуждо… Он уже достаточно пожил на свете, и в последние недели вместилось столько событий. Его это утомляет. Каждый день кто-то хочет поговорить с ним, покормить его, дать ему что-нибудь, вплести его в свои жизни тоненькими ниточками доброты. И на фоне этого угасающего мира, реального, нависающего над ним, скользит тень Михару.

Они сидят на залитой солнцем парковой скамейке погожим весенним днем, и Михару держит его за руку. Наверное, сейчас воскресенье. Йойте не знает и не хочет знать. Сегодня Михару взял его за локоть, обернул шарф вокруг его шеи, аккуратно просунул его руки в рукава мягкого кардигана и забрал от всего и ото всех – забрал, чтобы побыть с ним наедине. Наверное, Михару прогулял учебу. Они сели на поезд, потом не торопясь прогуливались вместе, а теперь они сидят, и Михару, сняв одну из перчаток Йойте, гладит его пальцы, ладонь, костлявое почерневшее запястье. Йойте позволяет ему это.

- Зачем?- спрашивает Йойте. Михару смотрит на него таким солнечным взглядом, от которого немного теплеет внутри, который заставляет хотеть чего-то, на что не находится слов. Глаза Михару зеленые, зубы невозможно белые, когда он улыбается, а глаза так поблескивают, что Йойте понимает: прямого ответа он не получит – пока тот не развлечется.
- Потому что ты красивый, - шепчет он так, будто делится с Йойте секретом. Йойте не понимает слова «красивый» (он уверен, что это слово для него к нему не применимо), но знает, что его дразнят, и к щекам поднимается легкая волна жара.

С королевской самоуверенностью Михару долго целует Йойте рядом с челюстью, отстраняясь на полдюйма, чтобы тепло выдохнуть на его бледную, восковой белизны кожу. У Йойте кружится голова от чувств, которые ему не должно иметь, и, пока все его существо послушно трепещет под прикосновениями Михару, он думает, правильно ли позволять Михару доставлять ему такое удовольствие.
В конце концов, такое создание, как Йойте, меньше всего было предназначено для поцелуев.

- Не понимаю, - говорит Йойте, отстраняя свою пепельно-серого цвета руку от Михару и прижимая ее, полусогнутую, к собственному колотящемуся сердцу. Парк сливается в одно сплошное зелёно-сепийное пятно – последнее время его зрение порядочно ухудшилось. – Михару, я не понимаю.
Михару перехватывает его руку и вновь притягивает к себе, хотя Йойте, со своим помутневшим взглядом, слишком боится на него смотреть.
- Потому что я хочу этого, Йойте, - твердо говорит он, и эти слова Йойте может понять; они что-то значат для него.
Ну, если Михару хочет, полагает Йойте, в этом есть какой-то смысл.

- Хорошо,- говорит он. Он имеет представление о желаниях, хотя такое существо, как Йойте, не может иметь собственные. Его желания трепещут крыльями внутри, как птицы в искореженной клетке. Он хочет дать Михару -
Всё. Но Михару – король Набари и носитель Шинрабаншо, и Йойте не уверен, может ли он дать Михару что-то, что у него еще нет… за исключением собственного согласия.
- Cейчас, - говорит Михару, натягивая перчатку обратно Йойте на руку, и тот растерянно моргает. – Сегодня вечером. Давай вернемся ко мне, тут недалеко. Я могу понести тебя по лестнице, если ты устанешь.
- Прямо сейчас? – спрашивает Йойте, размышляя, как долго Михару этого хотелось, и также, слегка вздрогнув, замечает, что Михару, возможно, и правда смог бы подняться по лестнице с ним на руках. Михару становился все выше, мощнее и шире в плечах, а Йойте все худел и худел, и волосы отросли почти до плеч.
- Прямо сейчас, - уверяет его Михару, со всей уверенностью беря его за локоть и настойчиво поднимая на ноги. – Я сказал бабушке и остальным, что не буду ночевать дома. Будем только ты и я, хорошо? А завтра я отведу тебя домой.
Последняя часть фразы кажется бессмысленной.
- Нет, ты должен отвести меня в дом Ханы, - поправляет Йойте, - а то она будет беспокоиться.
На мгновение Михару замолкает, проигрывая в памяти их последние реплики, и улыбается ему. Он встает на цыпочки и запечатлевает поцелуй на лбу Йойте, едва касаясь его. Ласка длится всего лишь мгновение, но в этот момент Йойте думает, что, кажется, понимает, как должна чувствоваться любовь.
- Конечно же, - соглашается он. Небо меж распускающихся листьев за ним бесконечно голубое и такое ненасытное в своей яркости, что готово поглотить мир.- Пойдем.
- Хорошо, Михару, - говорит Йойте, и они идут, медленно и ровно, обратно к железнодорожной станции.
Йойте нет нужды объяснять, что «дома» значит «с тобой». Михару, как хороший король, достаточно добр, чтобы понимать это.

К тому времени, как они поднимаются по ступенькам к дому Михару, закат сияет ярко-красным и горелым оранжевым сквозь несмело розовую паутину облаков. Они впускают свет за собой, зажигая электричество холодными пальцами; еще никого нет дома.
- Посиди у меня на кровати минуту, - приказывает ему Михару, и Йойте понимает, что он дрожит от усталости, ноги ноют от перенапряжения. Никому он не может быть нужен, такой слабый, думает он и тут же отбрасывает эту мысль. - Я принесу тебе лимонного сидра.
- Спасибо, - говорит Йойте немного запоздало, когда Михару закрывает за собой дверь. Комната Михару хорошо освещена, ее заполняют всяческие мелкие намеки о нем: учебники по ниндзюцу, несколько кулинарных книг, фотографии Райко и Раймей, цифровой фотоаппарат. Все будто специально расставлено по местам, даже творческий беспорядок выглядит нарочным - Михару осознанно пытается казаться беззаботным, но горбатого не исправит даже могила.
Йойте старается не глазеть по сторонам так уж явно. Он старается ничем не проникаться, уподобиться нетронутой чисто-белой странице.
Михару скоро возвращается, усаживая его на безукоризненно заправленную постель и втискивая кружку с горячим напитком ему в руки.
- Вот, выпей это, - он включает настольную лампу и затем садится в кресло, наблюдая за тем, как Йойте пьет. - Не слишком горячо?
- Нет, нормально. Ты не должен так беспокоиться, - говорит Йойте, опуская "обо мне".
- Я буду беспокоиться о тебе столько, сколько захочу, - говорит ему Михару вполне будничным тоном. - Ты умираешь.
- Да, - соглашается Йойте, неуверенный, зачем Михару заговорил об этом здесь и сейчас. Это заставляет его чувствовать себя немного виноватым. Он не знает, что бы сказал об этом обычный человек, так что не говорит ни слова, вместо этого продолжая тихо пить. Он чувствует на себе взгляд Михару даже когда смотрит в свою кружку, на пол или куда-либо в сторону.
Йойте - умирающая бумажная кукла. Михару не должен так беспокоиться о том, что просто собирается исчезнуть.
- Мне жаль.
Жаль, что он умирает, но еще жальче осознавать, что это происходит сейчас - когда Михару хочет, чтобы он остался с ним.
- Все в порядке, - говорит Михару очень спокойно, прерывая поток его мыслей - он поднимает голову и встречается с нечитаемым взглядом зеленых глаз Михару, который все еще на него смотрит, отслеживая каждое движение, как неустанно ищущий свет маяка.- Тебе не нужно сожалеть о своей смерти - даже если я не хочу, чтобы ты умирал. Я просто хочу, чтобы ты еще немного побыл со мной. Здесь. Со мной, сейчас. Ты же этого хочешь?
По тому, как он спрашивает это, Йойте становится ясно, что следующая его фраза будет решающей.
- Да, - говорит Йойте, чувствуя, как легко кружится голова, как горячий лимонный напиток согревает его изнутри, и он искренен в своих словах. - Я хочу быть с тобой. - Что-то жжет в груди, как только он выговаривает это вслух.
Внезапно Михару оказывается в нескольких дюймах от него, забирая из его рук полупустую кружку, ставит ее на ночной столик и вновь смотрит на него, как художник - на свою модель. - Я хочу сфотографировать тебя, - говорит он, медленно протягивая руку и прослеживая пальцами болезненно заостренные контуры скулы Йойте.- Я хочу переодеть тебя и сделать фото. Я никому их не покажу. Так будет нормально?
Йойте не уверен, почему так больно слышать это. В его глазах мутится, и он запутывается пальцами в кончиках собственного шарфа.
- У тебя глаза красные, - недоуменно говорит Михару. - Йойте? Что я такого сказал?
Руки мягко нажимают на подбородок Йойте, беря его лицо в ладонь, нежно прижимаясь к его губам подушечками пальцев. Это ласковое прикосновение заставляет его вновь поднять голову и посмотреть на Михару.
- Если ты хочешь, - говорит он с тихой болью в голосе, - я хочу дать это тебе. - И это правда. Как бы то ни было.

(Только когда они наедине, как сейчас, Йойте чувствует на себе всю силу безраздельного внимания Михару. Йойте с определенным чувством ностальгии вспоминает время, когда Михару избегал поднимать опасные темы - но сейчас уже нет никакой опасности, что Йойте может убежать.)
- Скажи, почему ты расстроен, - говорит он, будто уже у него уже что-то на уме. Это не вопрос и не просьба; это приказ, и безоговорочное подчинение Йойте неизбежно. Ему даже не приходит в голову солгать.
- Я не знаю. Я не знал, что тебе хотелось чего-то подобного, пока ты не сказал мне, - говорит он, сдерживая слезы перед тем, как они сбегут вниз по щекам, заставляя себя успокоиться. Он не говорит: "Я все еще так далеко от тебя и продолжаю отдаляться все дальше". В последнее время, без привычного онемения, которое приносит отчаяние, все пугает и ошарашивает его странным, непредсказуемым образом: кошки смешат его, Гау заставляет почти растаять, Хана заставляет смущаться, глаза у него постоянно на мокром месте. А когда он рядом с Михару, все превращается в комок нервов, и держать себя в руках становится настоящим испытанием.
- Ох, - вздыхает Михару - кажется, облегченно,- и напряжение исчезает. - Все нормально. Ожидай ты, что я попрошу от тебя такого, я был бы... эээ... в шоке.
- А.. почему ты хочешь этого?- спрашивает Йойте, беря себя в руки. - Одеть меня... так. Я хочу понять.
Взгляд Михару темнеет от знакомой интенсивности, которая и волнует Йойте, и заставляет его хотеть сбежать.- Для всех ты - в свитере и плаще, в фуражке и черных брюках, - говорит он, хватая Йойте за запястья, и голос его падает на октаву ниже.- Но вот таким ты будешь только для меня. Только для меня. Понимаешь?
Йойте чувствует, что и правда начинает улавливать суть.
- Ты можешь оставить себе снимки после того, как я умру, - говорит он, - и вспоминать, как я мог выглядеть только для тебя.
- Навсегда, - обещает Михару, и взгляд его бесконечно темен.

В голове у Йойте - полуоформленные образы того, как это должно быть: иногда Юкими оставлял порножурналы валяться на виду, и он пролистывал их из медицинского интереса перед тем, как порвать, страницу за страницей, а оставшееся заливал чернилами, потому что казалось, что так правильно: оставить этим женщинам с пустыми глазами хоть какое-то подобие приличия.

Черные чулки в сеточку. Куцая, непрактичная, слишком обтягивающая одежда. Безвкусно-яркие цвета, дешевые блестки, пугающий макияж. Он не понимает привлекательности всего этого, но решает, так как не подчиниться воле Михару нельзя, что ему не будет стыдно и что он не будет чувствовать себя дешевкой. У Йойте все равно проблемы с человеческими эмоциями, а у вещей нет эмоций.
Когда Михару вытаскивает из шкафа несколько картонных коробок, он уже заранее напрягается, готовясь к чему-то, явно не внушающему радости.
- В чем дело? - спрашивает Михару, останавливаясь и закрывая дверцу.
Йойте неловко пытается объяснить ему про порно, Юкими и журналы. Про то, что Йойте - такой человек, что скорее зальет картинки чернилами, чем будет изображать тех, кто на этих картинках... но Михару прерывает его позабавленным фырканьем.
- Я не буду делать этого с тобой, Йойте. Я не пытаюсь тебя унизить, - говорит он, и в его голосе что-то масляно-теплое, когда он смотрит на Йойте - и тот верит только наполовину. - Иди сюда, - он говорит так, будто Йойте принадлежит ему, но все равно изображает из себя доброго хозяина. Йойте подчиняется.
Он медленно снимает с Йойте фуражку и перчатки, свитер, рубашку, носки и брюки, складывая все аккуратной стопкой. От методичности его движений у Йойте голова идет кругом, совсем как в те времена, когда Михару лаской уговаривал его позаниматься сексом.
- Открывай коробки и одевайся, - говорит ему Михару, целомудренно кладя руку на плечо Йойте. - Я приготовлю ванну и разогрею обед. - Он делает паузу и усмехается уже на выходе из комнаты. - И избавься от трусов.

Только Йойте задумывается, что же это значит и что же будет, как дверь закрывается, и он остается наедине со зловеще выглядящими картонными коробками. Он мысленно пожимает плечами и решает соглашаться на все, что бы ни запланировал Михару. Насчет себя у него нет никаких особенных планов в последнее время, кроме как "умереть спокойно".
Он садится перед коробками на корточки и с замиранием сердца открывает первую.
Там совершенно не то, что ему представлялось.
Там абсолютно чистого, приглушенно-белого цвета сарафан с скромными широкими лямками и единственным бантом, мягко завязанным на правом плече. Он простого покроя, c целомудренно доходящей до середины бедер простой кромкой, со свободным подолом, начинающимся от широкого пояса прямо под грудью. Он красив как дикие цветы, мягок как лепестки и в точности ему по размеру.
В коробке рядом лежит пара скромных белых чулок до бедер и тоненькая шелковая белая нижняя юбка. Они туманом обвиваются вокруг его бедер. В последней коробке лежат длинные белые театральные перчатки и - в тонкой оберточной бумаге - пара белых трусиков. Он надевает их без колебаний, но замирает, краснея, когда чувствует мягкость ткани на коже.
Все ему впору. Оно сидит на нем так, будто было сшито под него, и оно не похоже ни на что, что он когда-либо носил, потому что чувствуется кожей как руки Михару.
Его пробирает глубокая дрожь.

-

Михару возвращается в комнату то ли мгновение, то ли час спустя, и какое-то время смотрит на него, ничего не говоря.
- Тебе не нужен макияж, - говорит он внезапно, подходя к столу и беря с него камеру. - Я думал, он тебе понадобится, а, оказывается, нет.
Йойте окончательно потерял дар речи. Он так сильно хватается за спинку кресла, что болят пальцы. Ему хочется, чтобы у Михару в комнате было зеркало, чтобы рассмотреть себя.
- Мне надо было принести тебе и туфли, - говорит Михару, - но зачем? Я все равно не выпущу тебя из дома - Йойте?
Йойте жалобно смотрит на Михару.
- Я не знаю, что мне делать, - говорит он.
Михару замолкает и как ни в чем не бывало, будто снимает пейзаж, фотографирует его.
- Просто носи это, и все. Тебе не нравится? - спрашивает он. Он спокоен, как вода стоячего озера, в которой ничто не отражается.
- Нет, - говорит Йойте, и щеки его заливает нежнейший румянец. Ему не противны эти ощущения, несмотря на всю их чуждость. - Я просто...
- Как ты себя чувствуешь? - спрашивает Михару с нейтральным любопытством, поднимая брови.
- Будто ты дал мне что-то, - говорит Йойте слишком поспешно. - Будто ты балуешь меня. Будто... будто...
Михару вновь делает снимок, пока тот говорит, и потом ставит камеру обратно, неспешно подходя к нему. Он будто не хочет пугать Йойте, чтобы тот не пустился в бегство. Что вполне себе возможно: Йойте сейчас - ураган смешанных чувств. И тот факт, что Михару знает достаточно, чтобы укротить этот ураган, знает его настолько хорошо, чтобы не испугать, заставляет Йойте волноваться еще больше.
- Йойте, - говорит Михару спокойно, протягивая руку к талии Йойте и осторожно кладя ее ему на бедро. Она не слишком легка, чтобы нервировать, и не слишком тяжела, чтобы ощущаться угрозой - она просто там. - Тебе хорошо в ней сейчас или плохо?
- Хорошо, - говорит он почти удивленно. И он действительно удивлен. В охватившем его чувстве ужаса больше адреналина, чем страха: пульс бешено бьется, и он чувствует себя очень даже на этом свете, что, как он думает, как раз то, чего хотел Михару. - Я...
- Тебе нравится это чувство? - продолжает Михару, медленно зеркаля свободной рукой положение первой. Он напряженно, выверяя каждое движение, придвигается к нему, и их лица все сближаются. Его глаза такие зеленые, что сердце останавливается у Йойте в груди
- Да, - говорит Йойте, и желание сбежать начинает исчезать. - Я не думаю, что заслужил это, но... Мне нравится.
- Я счастлив это слышать, Йойте, - говорит Михару, говоря Йойте вещи, которые тот не сразу осознает. - Потому что мне это тоже нравится. - Очень, очень мягко он начинает покачиваться в успокаивающем ритме - с ним в объятиях.- Не беспокойся о том, что ты можешь дать мне, сейчас. Или о том, что я тебя балую.- Он одаривает Йойте одной из своих солнечных улыбок, теплых и драгоценных. - Ты знаешь, что мне нравится... эээ... - он делает паузу, подбирая слова, - лезть людям в головы.
Йойте думает, что это мягко сказано, и Михару считывает его мысли, отвечая довольной полуулыбкой.
- Ага, - говорит он, позволяя Михару укачивать его, как ребенка, словно в танце. - Ты наглец.
- Иногда - да, - говорит Михару и очень серьезно смотрит на него. - Иногда игры, в которые я играю с людьми, становятся грязными.
- Это тоже игра? - спрашивает Йойте не думая.
- Типа того, - уступает Михару, придвигаясь к нему еще на волосок. - Обычно это назвали бы близостью.
Йойте все еще думает над этим, когда Михару целует его.

-

Это настоящий поцелуй, в губы, и он застает Йойте врасплох, потому что Михару очень редко так делает - только когда прощается. От шока он практически не замечает факта, что сейчас они стоят вплотную друг к другу, что Михару все еще мягко придерживает Йойте за бедро одной рукой, а другой поглаживает его ключицу через кружева. Он слишком ошарашен, чтобы по-настоящему сопротивляться.

Больше они не покачиваются вперед-назад: осознанию собственного тела, разбуженному им, сейчас больше негде сосредоточиться, кроме как на Михару, на том, как его касаются губы Михару и руки.
Эти ощущения приятны. Они как медовый нектар, текущий на обожженный язык. Иногда, в моменты еще большего самоуничижения, вот как этот, Йойте думает о себе как о всего лишь ране, переплетении различных болей. Если Михару продолжит обращаться с ним так, продолжит залечивать боль, он не знает, что может случиться.
Он забывает этого бояться.

-

Михару продолжает целовать его. Дважды, трижды, семь раз, двадцать, пока Йойте не прекращает считать и нерешительно и стеснительно поднимает руки, сам, чтобы обвить их вокруг плеч Михару и обнять его.
- Спасибо, - мурлычет он.
За что? - хочет спросить Йойте, но Михару снова целует его, на этот раз захватывая губами весь его рот, и такое с Йойте впервые.
Сначала это странно и неприятно, как и большинство новых вещей в жизни Йойте. Но постепенно-постепенно это становится значимым, становится способом общения с ним Михару. Тепло, жар, нежные, дразнящие его движение, побуждающие раскрыться, впустить Михару внутрь его, и когда он делает это, когда достаточно расслабляется –
Его колени беспомощно дрожат, когда Михару облизывает его передние зубы и покусывает его нижнюю губу. Это нежно и совершенно не больно, но все тело словно током прошивает. К его удивлению, он всхлипывает; Михару кажется тоже удивленным, потому что он останавливается, и его руки замирают у Йойте на спине.
- Ты в порядке? - шепчет он, запечатлевая поцелуй на разгоряченной щеке Йойте.
- Да, - говорит Йойте, но его голос дрожит так же сильно, как и его колени.
- Хана убьет меня, если я не прослежу, чтоб ты поел, - задыхаясь, говорит Михару сам себе. - Пойдем вниз, - говорит он Йойте, беря его за руку и отступая на шаг назад, и Йойте инстинктивно следует за ним. - Давай я тебя покормлю, - говорит он и отступает. Он подхватывает камеру и перед тем, как поставить обратно, опять фотографирует Йойте.
- Ладно, - соглашается Йойте, слишком ошеломленный, чтобы испытывать голод. Михару продолжает смотреть на него - с нежностью, собственнической ревностью во взгляде. Йойте думает, что не будь они в доме Рокуджо, он бы точно обо что-нибудь запнулся, и говорит ему это.
- Было бы жалко отворачиваться, - говорит Михару и держит рукой Йойте за талию, пока они спускаются по лестнице на кухню.

-

- Ты слишком быстро ешь, - упрекает его Михару, гладя его по волосам. - Тебе это вредно.
Михару сидит в массивном кресле европейского стиля, притянув Йойте к себе боком на одно из выставленных колен. Йойте задумывается, зачем Михару делает это, и вскоре догадывается. Догадывается, что Михару не хочет его отпускать, потому что тогда Йойте может вспомнить о том, что ему не нравятся чужие прикосновения.
Сначала Михару ножом разрезает все на мелкие кусочки, затем подцепляет их палочками, чтобы есть самому и кормить Йойте.
- Жуй перед тем, как глотать, - наставляет он, и Йойте послушно прожевывает пищу, хотя может различить ее на вкус только наполовину. Пахнет она, тем не менее, хорошо. Михару хороший повар и к тому же аккуратный - старается не пролить не капельки на белоснежную одежду Йойте.
- Ты весь день меня балуешь, - говорит Йойте. - Тебе не нужно кормить меня.
- Я знаю, - говорит Михару и откусывает уже сам.
- Так зачем тогда? - спрашивает Йойте.
Михару отправляет в рот Йойте очередную порцию еды.
- Потому что так делают любовники, - говорит он.
По спине Йойте пробегают мурашки. Он сглатывает.
- Любовники, - говорит он.
- Любовники, - соглашается Михару.
- Я не могу, - говорит Йойте, и его руки, сложенные на животе, дрожат, пока Михару жует. - Михару, я не могу.
- Почему? - Михару откладывает палочки в сторону и смотрит на Йойте нейтрально и нечитаемо, но с откровенным любопытством. - Мы занимаемся сексом, ты любишь меня, я тебя люблю. Так что мы любовники.
И, будто напоминая Йойте, почему именно "нет", его сердце колотится, и на какой-то момент его голова кружится, вены гудят. Он внезапно падает на плечо Михару, чтобы не свалиться. Михару спокойно поддерживает Йойте, мягко опуская одну из ладоней между его затылком и шеей.
Постепенно приступ проходит.
Вопрос все еще настойчиво висит в воздухе, пока Йойте пытается на него ответить.
- Потому что меня скоро не станет, - шепчет он, позволяя боли утихнуть, его глаза то яснеют, то теряют фокус, как мерцающие лампы. - Тебе не следует так во мне нуждаться.
Той же рукой, которой Михару придерживает Йойте за шею, он заставляет его посмотреть на себя, чуть прижимая пальцы у основания черепа.
- Слишком поздно уже, - говорит он, - предупреждать, что в этой игре я ничего не могу сделать.
Значит, это все-таки игра, - думает Йойте.
- Но я же бесполезен тебе, - говорит он Михару. - Во мне столько неправильного -
- Ничего в тебе неправильного нет, - прерывает его Михару.
- Нет, есть, - недовольно спорит Йойте, и желание отпихнуть Михару растет. - Я болен, и я умираю -
- Но в этом нет ничего неправильного, - говорит Михару, крепче прижимая его к себе. Вместо улыбки его губы сжимаются в тонкую пугающую полоску, в которой нет ни презрения, ни утешения - она просто нечитаема. - Это просто происходит с тобой.
Лицо Йойте румянится от волнения.
- И, - говорит он, - там, где самые важные… важные органы. Я… я не…. Они не….
Он не знает, как это сформулировать: об этом они еще не говорили. Все их встречи были краткими, без лишних слов – шли в ход только губы и руки. Йойте не мальчик и не девочка в привычном смысле этого слова; его органы выглядят недостаточно развитыми и для того, и для другого, и мысль о том, что у него между ног, заставляет снова смутно догадываться о текущем наряде: почему из всей одежды Михару одел его именно в -
Михару намеренно сдвигает ногу и меняет положение бедер Йойте одним хитроумным рывком. Даже несмотря на то, что он надел на Йойте перчатки – возможно, потому, что Йойте стеснялся устрашающей, съедающей его черноты – он содрогается всем телом, ногти ощутимо впиваются ему в ладони.
С губ Йойте срывается тихий полузадушенный всхлип, и Михару настойчиво покрывает поцелуями его шею сзади, уделяя наибольшее внимание шраму.
- А мне все равно, - говорит он, обдавая горячим дыханием кожу Йойте, в доказательство тому пробегает рукой по внутренней стороне его бедра, и -
Йойте опять вскрикивает – тихо, упрямо - и откидывается на грудь Михару, потому что отталкивать его все-таки не собирался. Он сомневается, что вообще хотел отталкивать его: Михару весь день провел с ним, медленно притягивая его к себе.
- Это не неправильно, - продолжает Михару, укачивая и поглаживая его сквозь тонкую ткань. Его прикосновения так же мягки, нежны и уверенны. – Ты просто такой, какой есть.
В груди Йойте словно заключена безголосая птица; он не может найти слов, чтобы сказать о своих эмоциях – даже мысленно не может описать, как чувствительны и напряжены его нервы, вздрагивая при каждом легчайшем прикосновении Михару.
- Тебе нравится, что я делаю? – спрашивает его Михару.
Йойте кивает, прижимаясь к Михару, его лицо влажное от испарины и, каким-то образом –слёз. Ему очень нравится. Он хочет – он не знает, чего, но чего-то определенно хочется. Может быть, еще больше этого, – это правда ошеломляет, насколько он нуждается в том, чтобы Михару продолжал его трогать.
- Тебе хорошо?- выдыхает Михару, слизывая солоноватый вкус с кожи Йойте.
- Да, - говорит Йойте, и оно выходит скорее как стон. Михару улыбается Йойте в шею и целует его синхронно с движениями руки внизу.
- Я рад, - говорит ему Михару снова и снова, чтобы Йойте мог услышать его.
Михару достаточно проницателен, чтобы понимать очень существенную разницу между тем, что приятно, и тем, что нравится Йойте.

-

Руки Михару становятся всем, внезапно охватывая всего Йойте и вытесняя все остальное.
- Как ты можешь быть таким нежным со мной? – изумляется он, и вся кровь в его теле медленно вскипает, прихлынув в район бедер. - Как ты это делаешь?
Он слышит, как задыхается и тихонько ахает, всем телом чувствуя пульс собственного колотящегося сердца. Слышит, как легко Михару дышит, поглаживает его, целует. Он не знает, являются ли эти обжигающие ощущения болью или удовольствием. На ткани платья нет ни единого шва, она мягкая, где бы ни касалась тела Йойте – не важно, все равно это Михару, везде, и это всё, что он может обонять и чувствовать.
- Ты так аппетитно вскрикиваешь, - мурлычет Михару, приподнимая подол Йойте и проскальзывая пальцами за резинку его трусиков, сначала касаясь нетерпеливо напряженной твердости – она пульсирует как рана, при касании прохладных пальцев, и всхлипывание Йойте переходит в шокированный вскрик – и затем – жаждущей глубины, шелковой и влажной. Йойте стонет, его бедра, беспомощно вскидываются, пальчики на ногах, затянутых в чулки, беспомощно подрагивают.
- Михару, - умоляет он, пытаясь вспомнить человеческую речь, - Михару -
- Да?- интересуется тот, погружая одну фалангу пальца внутрь Йойте и двигая ею, целуя подрагивающее плечо.
Йойте не может ответить, потому что все внутри его сжимается, все сразу: его рот открыт, розовые губы распухли от поцелуев Михару, но все, что исходит из его горла – это высокий удивленный вздох. Он сжимается и сжимается, Михару двигает пальцами все быстрее, и потом –
Всё плещет через край. Тонкая стена сопротивления ломается, распахивая шлюзы, и все чувства Йойте волнами выплескиваются из него. Обмякнув, он падает в ждущие объятия Михару; волосы его прилипают ко лбу, он пытается выровнять дыхание после недавнего потрясения.
- Я люблю тебя, - жалобно говорит он Михару.
- Я знаю, - говорит Михару, и по какой-то причине – возможно, Йойте подводит слух – это звучит как «я победил». – Давай, любовь моя. Ванна ждет.
-

Михару как ни в чем не бывало начинает снимать с себя одежду, и его чуть кривоватая усмешка сменяется задумчивым взглядом.
- Эй, - мягко говорит он.
- Что? - спрашивает Йойте, прижавшись к двери ванной, и смотрит себе под ноги. Михару не возбужден даже наполовину, и его самоконтроль ощущается как укоризна.
- Посмотри на меня, - просит он.
Йойте уступает и смотрит на него безнадежным долгим взглядом, словно ища чего-то - он даже не знает, чего именно.
- Ты в порядке? Хочешь, чтобы я ушел, пока ты...
- Нет, - говорит Йойте, пряча лицо в руках. - Нет, останься.
Михару замолкает, мягко шагает вперед и отнимает руки Йойте от лица.
- Прошу, скажи, что ты хочешь, чтоб я сделал, - говорит он, и, по какой-то причине - возможно, Йойте опять подводит слух - это звучит искренне.
- Я правда не знаю, чего просить, - говорит Йойте. - Ты обычно заканчиваешь заниматься со мной сексом гораздо быстрее, а сегодня у тебя все так медленно.
Михару выглядит ошеломленным, будто поперхнувшимся, потом усилием воли лицо его принимает свое обычное выражение, и он вздыхает.
- Это правда, - бормочет он задумчиво. - Ладно. Я прошу прощения.
- За что? - спрашивает Йойте, перебирая пальцами подол юбки и наклонив голову набок.
- С тобой я ведь никогда не хотел торопиться, - говорит Михару. - Мы просто... у нас не слишком много времени.
Ему, кажется, действительно жаль - Йойте не нравится, когда Михару расстроен, и он старается перевести тему.
- Ты хотел, чтобы у нас все было как сейчас? - спрашивает он.
- Да, - говорит Михару, - как сейчас.

-

Он стягивает с Йойте чулки, покрывая поцелуями кожу, и это возвращает чувствительность умирающей плоти: с каждым выдохом и, после долгой паузы - вдохом. Йойте пьяно моргает, и голова его кружится от ощущений.
- Могу я... тебя потрогать, Михару? - спрашивает он.
- Конечно, - беззаботно откликается Михару, целуя коленную чашечку Йойте.
- Я имею в виду - умм, - вздыхает Йойте, и дыхание спирает в груди. Михару поднимается, и в его взгляде смешались и любовь, и похоть, и невероятное количество желания. - Михару?
- Продолжай, - говорит Михару, заводя руку ему за спину и не спеша расстегивая молнию на платье. Лямка томно соскальзывает с плеча Йойте, и Михару целует его - уверенно, водя губами по выступающей ключице. Длинно-медленный звук расстегиваемой молнии заставляет сердце Йойте пропустить удар: не смешно ли, что Михару одел его только для того, чтобы раздеть.
Забыв о всяком стеснении и сдержанности, Йойте начинает снимать перчатки, и Михару расширенными и потемневшими от удивления глазами смотрит, как оголяются его покрытые пятнами пальцы.
- Ох, - говорит он. - Ты имел в виду...
Осторожно - ожидание тактильных ощущений настолько невыносимо, что он почти прокусывает губу до крови, - Йойте вплетает свои голые руки в пряди волос Михару. Он замирает. Михару неестественно застывает в ожидании.
- У тебя мягкие волосы, - наконец произносит Йойте и улыбается.
Михару смеется, будто это самый лучший в его жизни ответ.
- Ага. У тебя тоже, Йойте. - И он вновь начинает постепенно раздевать его, покрывая яростно-влажными поцелуями его плечи и шею, и Йойте думает, что, он, кажется, даже чуть-чуть расплакался.
С неизменной практичностью Михару подхватывает платье перед тем, как оно падает на влажный кафель, и вешает на крючок для полотенец. Потом он, как оголодавший волк, рассматривает исхудалую грудь Йойте. Йойте и правда не понять, почему Михару так волнует его тело, почему оно так привлекательно ему, почему на него можно смотреть так жадно - но взгляд Михару чувствуется голой кожей. Это заставляет его дрожать.
- Ты будто хочешь съесть меня, - говорит Йойте, наполовину робко и наполовину усмехаясь, и проводит пальцем по носу Михару, просто чтоб прочувствовать, узнать, запомнить его.
Михару смотрит на него нарочно суровым взглядом и прикусывает кончик пальца Йойте.
- Ай, - говорит Йойте. Не то чтобы это было больно - он просто дразнится - но Михару на какое-то мгновение пораженно застывает и затем покрывает покаянными поцелуями всю руку Йойте.
- Прости меня, прости, - повторяет он в смятении.
- Все нормально, со мной все хорошо, - говорит ему Йойте. - Мне понравилось. - Ему и правда понравилось: ему нравится, когда Михару уступает ему достаточно, чтобы затевать с ним шуточную борьбу, нравится импульсивность Михару, да и все равно это был приятный испуг.
- Мне плевать, что тебе понравилось - я не собираюсь причинять тебе боль, - говорит Михару, раздраженно прищурившись. Йойте чувствует себя голым - он и так практически обнажен, не считая нижней юбки и трусиков - но сейчас он все равно что без одежды.
- Мне не было больно, - возражает он и краснеет. - То есть, я имею в виду, мне... понравилось.
Михару смотрит вниз, в район юбки Йойте, остро изгибая бровь.
- Тебе - хмм... -говорит он, наклоняя голову, будто обдумывая что-то. Потом, осторожно склоняя голову, он долгим и медленным поцелуем приникает к соску Йойте - они оба такие розовые, понимает Йойте, потому что в ванной так тепло и потому что кровь бешено бежит по венам. Поцелуй ощущается вполне обычным, пока Михару не открывает рот пошире и не поглаживает Йойте горячим кончиком языка. Тогда ощущения меняются. Резко.
- Ты застонал, - замечает Михару.
Разве? Йойте не помнит - его пальцы ощупью находят плечи Михару и вцепляются в него, как утопающий в проплывающее мимо бревно.
- Михару, - начинает говорить он. - Я...
- Как тебе ощущения? Приятно? - спрашивает Михару, вновь дразнясь, и Йойте открывает рот, чтобы ответить, но вместо этого вскрикивает, потому что вместо того чтобы поцеловать сосок, Михару легонько сжимает его зубами.
- Ай! - вскрикивает он, дрожа, упиваясь интенсивностью ощущений: Михару целует его, утешая, и вновь покусывает, и боль - удовольствие-боль-удовольствие - омывает тело все нарастающими волнами. - Д-да, - отвечает он, задыхаясь, ноги дрожат, длинные пряди волос липнут к коже. - Мне приятно...
- Знаю, - говорит Михару, прижимаясь своими бедрами к его, настойчиво притягивая Йойте к себе за талию. Он вновь целует его в губы, словно прося прощения, а затем немного отстраняется, чтобы глотнуть воздуха. - Мне просто нравится, когда ты говоришь об этом.
Йойте хочет возразить, но Михару впивается в его нижнюю губу до дрожи в коленях и целует так, что он теряет дар речи.

-

Этот поцелуй ощущается по-другому, потому что Йойте может его чувствовать. Он понимает - и эта радость сродни правильно понятой шутке - что Михару кормил его чем-то лимонным. Наверное, это был десерт; горьковато-сладкий привкус остается на зубах и деснах Михару, и язык Йойте ошалело обласкивает язык Михару со всей грацией хромого воробышка.
Михару хихикает ему в губы.
- Так мило, - говорит он.
- ...Умм... лимон, - в восхищении бормочет Йойте, почти запыхавшись.
Михару на мгновение замирает, а потом целует его особенно яростно, засасывая раскрытый рот Йойте так сильно, что его язык едва ли не болит. Он в буквальном смысле высасывает из Йойте дыхание; когда он отрывается от него, задыхаясь, у Йойте моментально начинает кружиться голова.
Михару чуть отстраняется от него, покрывая невесомыми поцелуями и сладкими укусами его разгоряченную кожу. - Дай я сниму с себя одежду...
- Я могу помочь, - шепчет Йойте; его глаза распахнуты, как два омута. Он тянется к нему своими тонкими пальцами с вечными синяками на них, и пытается расстегнуть пуговицы на рубашке Михару снизу, в то время как Михару принимается за верх. Он и не замечает, когда Михару перестает возиться с петельками и начинает наблюдать за ним.
Аккуратно, будто шкурку снимая, Йойте избавляет Михару от рубашки, одновременно и завидуя гладкости здоровой кожи, и восхищаясь ей - с едва заметными волосками на предплечьях, совсем без шрамов. Он думает, правильно ли будет дотронуться до Михару - если только осторожно - и мягко проводит руками по груди Михару сверху вниз, замирает над сосками, водя подушечками пальцев вокруг выступающих бедренных косточек. Такая мягкая, нежная. Лимонный привкус во рту, боль от укусов Михару, ощущение его кожи под ладонями, трусики - гипнотизирующий наркотик, убаюкивающий до блаженного ступора. Он облизывает губы.
Михару стонет, выгибаясь под ласками Йойте, как кот, и удерживает его руки. Его дыхание горячее, видимое в наполненной паром ванной, а его выражение лица... он выглядит таким довольным Йойте, таким удовлетворенным.
- Все, хватит пока, - говорит он. В его полуприкрытых глазах - обещание, которое тело Йойте понимает каким-то шестым чувством, хотя разуму этот язык недоступен.- Я хочу прочувствовать все, помнишь?
К этому моменту красно-розовый жар желания так захватил Йойте, что он едва подавляет желание возразить - нет, все сейчас, немедленно, еще быстрее! Он потрясенно старается прийти в себя.
- Не расстраивайся так, - мягко упрекает его Михару, быстро целуя в ямочку на груди. - У нас впереди вся ночь.

-

Михару снимает с себя брюки и нижнее белье так быстро, что Йойте почти хочет его поддразнить - кто это теперь торопится? - но он молчит, потому что внезапно Михару оказывается перед ним совершенно обнаженным и явственно возбужденным. Повелитель Набари и в голом виде уверен в себе и совершенно не волнуется: он будто полностью одет - не пытаясь ничего спрятать, не стараясь защититься... будто для него совершенное и естественное наслаждение - быть в собственном теле.
- Тебе и правда нравится жить, Михару, - говорит Йойте и тут же жалеет об этом: глупо говорить о жизни, потому что это заставляет Михару думать и о смерти.
Михару отвечает ему бледной, болезненной, почти сожалеющей улыбкой.
- Это ты виноват, знаешь ли, - говорит он, вставая перед Йойте на колени на холодную плитку. - Раньше я так не чувствовал.
- Мне извиниться?
- За это - нет, - отвечает Михару, серьезно смотря на него почти черными, широко раскрытыми глазами. - Вообще-то я должен поблагодарить тебя.
Михару сейчас так удерживает контроль, так совершенно управляет собственным телом, что даже возбуждение становится частью его эмоций - как нарочно поднятая бровь или расчетливая усмешка. Йойте находит это очень милым и внезапно чувствует облегчение: из-за того, что Михару так естественно ведет себя с ним, все остальное тоже становится проще.
Ему так и не пришлось рассмотреть его при ярком свете, так что он позволяет себе немного потаращиться. Михару добродушно смеется над ним, бормоча что-то неслышное о его жадном взгляде, а затем с текучей грацией снимает с Йойте тонкую нижнюю юбку.
Сейчас на нем только трусики, уже влажные от первого оргазма, чуть липкие, и уродливая эрекция Йойте заставляет ткань чуть приподняться. Йойте, в отличие от Михару, совершенно не устраивает его собственное тело; он практически не может смотреть на себя без одежды - и он в жизни не представлял, что будет заниматься этим с кем-то еще.
- Красиво, - выдыхает Михару, без всякого стеснения рассматривая пах Йойте. - Похоже на... Ты знал, что цветы обладают и мужскими, и женскими половыми органами одновременно?
- Нет, не знал, - говорит Йойте, и по скулам растекается нервный розоватый румянец; руки скрещены на груди в защитном жесте. - Это странно.
-Их лепестки так легко смять, - говорит Михару, смотря снизу вверх на руки Йойте, покрытые черно-синими пятнами. - Цветы, - говорит он с нехарактерной для него поэтичностью, - так красивы.
- Я не цветок, Михару, - говорит ему Йойте.
- Но ты и не уродлив, - говорит Михару и ласкает его языком прямо через одежду.

-

По сравнению с влажным жаром языка Михару ткань внезапно ощущается жесткой. Йойте хватает воздух ртом, пальцы зарываются в мягкие волосы Михару, глаза распахнуты. Оно трется... ох, так трется...
Звуки, которые он издает, непристойны - стоны, вздохи, всхлипы, полные желания и мольбы, слишком громкие для ванной: даже эхо отскакивает от кафеля.
- Ми...мм...ах! - амм...
- Твою ж мать, - говорит Михару, задыхаясь, обдавая кожу Йойте горячим дыханием. Он прекращает медленную пытку, опираясь лбом о внутреннюю сторону бедра Йойте. - Не хочу, чтобы вода слишком остыла. Снимешь их?
- А? - Йойте совсем задыхается, он на грани исступления.
- Снимай их, - поясняет Михару, неотрывно смотря на теперь уже совсем мокрые трусики. Он опускает руку, чтобы огладить собственный налившийся кровью орган, и Йойте резко перестает дышать. Его глаза - Йойте можно утонуть в них - теперь почти черные, кажется, еще чуть-чуть - и он на него кинется. - Слышишь, красота моя?
- Хорошо, - соглашается Йойте. Его сердце бьется со скоростью миллион ударов в секунду, в горле комок, и почти невозможно вздохнуть. Скользя пальцами по резинке трусиков и начиная стягивать их, он надеется, что его лицо мокрое от воды, а не от слез, потому что кажется глупым плакать, когда каждая частичка его существа настолько счастлива.
Когда он уже совершенно обнажен, его накрывает мощной волной адреналина, но скоро она тает, как масло, в электрических импульсах возбуждения, и Йойте чувствует только головокружение и странную безмятежность. Внезапно дыхание Михару становится еще более хриплым.
- Йойте, - говорит он сипло, облизывая губы; рука на его члене подрагивает. - Позволь мне...
- Все, что хочешь, - спокойно шепчет Йойте. - Давай.

-

Два пальца Михару легко вскальзывают в него, касаясь Йойте там, где он самый влажный, поглаживают его внутри. Йойте беззвучно ахает, а потом чуть ли не давится вскриком, когда рот Михару обволакивает его - языком, губами и деснами.
- Михару, - стонет он, вплетая пальцы в волосы Михару. - Ми... Михару?
Невыносимое давление и тут же - утешающие ласки, которые язык Михару дарит самой чувствительной части его тела, заставляет Йойте содрогаться, предплечья его покрываются мурашками. Сначала он выдыхает почти траурное "Ох", а когда Михару меняет темп на быстрый - короткое, отрывистое "о".
Повсюду тепло - жар, все горит, сияет словно молниями, вся его кровь будто кипит, щекочет вены изнутри. Он не может сфокусировать зрение, не может держаться на ногах, колени дрожат - он, наверно, и слюнки от удовольствия пустил, но ему давно уже плевать. Наступающий оргазм вырывает из него высокий беспомощный вопль, и руки и губы Михару - словно якорь, все еще привязывающий его к этому миру.

-

Когда Йойте приходит в состояние, отдаленно напоминающее адекват, он обнаруживает себя обвившим руки вокруг плеч Михару – словно защищая, - прижатым к нему и слабо попискивающим на выдохе.
- Михару, - говорит он, и больше ничего не приходит на ум: он просто созерцает окружающий мир в блаженно-розовой дымке. Между ног его - мокрая томная липкость, стекающая по нежной коже бедер, и Йойте думает, что ему надо помыться, но, кажется, не в состоянии двигаться.
Потому что руки Михару обнимают его, удерживают на месте с яростно-нежным отчаянием; Михару тихо дышит ему в шею, пробегаясь своими длинными белыми пальцами по волосам Йойте, говоря что-то так тихо, что нельзя разобрать, но таким тоном, что сердце Йойте начинает болеть.
- Шшш, - шепчет Михару, и затем встает, поднимая Йойте за собой; пот стекает с его напряженных бедер. Опираясь о плечо Михару - тот подхватил его под колени и притянул ближе к себе - Йойте чувствует, что почти плывет в невесомости.
- Мы запачкаем воду, - бормочет он что-то бессвязное, и губы Михару растягиваются в улыбке, успокаивающе прижимаясь к его коже.
Только после того, как Михару опускает его в воду, Йойте замечает, что Михару - как-то так вышло - все еще возбужден.
- Михару, ты не... - начинает он.
- Я в порядке, - говорит ему Михару. Все его лицо раскраснелось, член все еще так же налит кровью, только увеличился еще больше, а с головки стекает жемчужная влага. Он смотрит Йойте в глаза, не моргая, медленно перебирается на противоположную сторону ванны, переплетая их ноги, и чуть шипит, когда его член погружается в воду. - Не... не беспокойся.
- Буду беспокоиться столько, сколько хочу, - говорит ему Йойте, высовывая язык, и ему не требуется добавлять "потому что люблю тебя". Михару все равно это слышит и улыбается ему странно меланхоличной, благодарной улыбкой.

-

- Чего ты хочешь? - спрашивает Йойте хрипло, сгибая пальцы ног под водой.
- А чего ты хочешь? - парирует Михару, наконец отводя взгляд, будто на плиточном полу внезапно обнаружилось что-то интересное.
Йойте наклоняется вперед и спокойно держится за руки Михару.
- Я хочу понять тебя, Михару, - говорит он, и искренность лишает его голос всех интонаций, всей возможной фальши. - Вот и все. Скажи мне, что ты хочешь.
Михару опять смотрит на него, долго, настороженно сузив глаза, будто он не ожидал, что ему придется отвечать на вопросы, и Йойте потирает большими пальцами суставы кулаков.
- Я... это может причинить тебе боль, - говорит он. - Если бы я был немного менее эгоистичен, мне было бы достаточно... обойтись и другим способом, но...
- О чем ты говоришь?
- О сексе, - говорит Михару очень мрачно. Йойте замолкает.
- Мы и так занимаемся сексом.
- Я имею в виду, сексом с проникновением, - поясняет Михару (он всегда употребляет длинные слова, когда хочет защититься).
Йойте замолкает опять, морща лоб в попытке представить это, и взглядывает на достоинство Михару во всей красе.
- Но я не... ты же не войдешь.
Михару сжимает челюсти в своей особой манере, когда он и смущен, и раздражен одновременно.
- Анальным сексом с проникновением, Йойте.
- О, - говорит Йойте, и ему требуется несколько мгновений, чтобы обдумать это: Юкими однозначно не оставлял подобного рода журналов. Михару начинает нервно тереть лицо и руки, хмурясь на свое отражение в воде, и в итоге опять замедляет движения и смотрит на Йойте с растущим беспокойством в глазах.
Йойте пожимает плечами.
- Ну ладно тогда.
- Ты уверен? - спрашивает Михару, запинаясь. - Обещаю, что это будет очень, очень медленно - я знаю, что делаю - по крайней мере, в теории...
- Я же говорю, ладно, - напоминает ему Йойте, закатывая глаза. Потом наклоняется, устраиваясь между ног Михару, и целует его.
В течение нескольких волнующих мгновений именно Йойте касается языком его языка, переплетает их руки, ноги, задает темп. Но Михару все-таки король, причем помешанный на контроле, так что Йойте не удивлен, когда Михару перехватывает инициативу, проникая языком в его рот в своем собственном ритме. Он крепко держит Йойте за голову, мягко прижимаясь пальцами к его спине и затылку. Какое бы чувство Михару не пытается передать ему, сейчас оно другое: более медленное, осторожное, выверенное.
Он прижимается губами к его губам, между поцелуями объясняя, что Йойте нужно делать, как все будет происходить, и Йойте кивает, шепчет и с нежностью смотрит на Михару, на ранимость, написанную на его так редко обеспокоенном лице.

-

Они идут обратно в спальню Михару и укладываются на кровать, не заботясь о приличиях. Михару вытягивается рядом с Йойте, оборачиваясь вокруг него покрывалом, поднимает колени Йойте к груди, мягко вышептывая наставления: "...просто расслабься как можно сильнее, и скажи, если будет больно, хорошо?"
Все проходит гладко, насколько пребывающий во взбаламученных чувствах Йойте может понять. Тонкие пальцы Михару, теплые и покрытые смазкой, растягивают и дразнят, а сам Михару легко целует Йойте в ключицу. Ощущается тупое давление, и немного жжет, конечно, но недостаточно, чтобы пересечь границу между дискомфортом и неприятными ощущениями. Это нежное жжение: боль смешивается с приятным пульсирующим предвкушением. Все ощущения необычайно обострены, и волны эмоций чувствуются каждый раз, когда волосы Михару легонько касаются кожи Йойте - и сама их интенсивность заставляет Йойте извиваться и закусывать губу.
- Эй, - поцелуй, - не забывай дышать,- говорит Михару. Йойте смотрит на него почти лихорадочно.
- Эмм... Михару?
- Да? - отвечает он, ни на минуту не прекращая двигать пальцами, мягко нажимая на что-то внутри Йойте, что заставляет его бедра вздернуться (это, как помнит Йойте из экспресс-объяснений Михару, его простата). Усмехаясь, Михару касается этого места снова, и Йойте мучительно пытается вспомнить вопрос.
- Почему ты хотел... аххххн... заняться сексом именно так?
Михару останавливается на какое-то мгновение, но потом его неуверенность исчезает. Выпрямляясь, он садится на пятки, чистой рукой убирая влажные пряди с лица Йойте.
- Я хочу быть внутри тебя, - говорит он на удивление трезво. - Чтоб наверняка. Как... как отпечаток, который никогда не стереть. Потому что ты - ты уже... - продолжает он с искренней, мучительной полуулыбкой, беспомощно показывая жестами себе на макушку, на грудь над сердцем, - уже внутри меня.
- Я понимаю, - шепчет Йойте с трепещущим сердцем.
Михару вновь наклоняется к нему, прижимаясь губами к его губам и жадно скользя языком по языку Йойте. Вновь вводя в него пальцы и начиная невыносимо медленно растягивать его, он пьет стоны Йойте, крепко держит его за бедра, не давая слишком уж дергаться.
- Ты хочешь этого? - шепчет он.
- Хочу, - обещает ему Йойте. - Думаю, что... ахх... думаю, я готов, Михару.
Глаза Михару темнеют; он вынимает пальцы, оставляя Йойте с ощущением странной пустоты, и придерживает его бедра обеими руками, липкими от любриканта и пота. С маниакальной концентрацией человека, смотрящего в лицо смерти, он наносит на член остатки любриканта, пристраивает его к отверстию и медленно, по миллиметру, начинает надавливать.
Несмотря на все напоминания, Йойте забывает, как дышать.

-

Если руки Михару были горячими, то это - это давление, эта твердость - обжигает, и Йойте может только пытаться вдыхать воздух - шумно, рвано. Оно растягивает его намного сильнее пальцев, пульсирует в одном ритме с сердцем Михару, так, что тело начинает приспосабливаться к размеру. В мозгу Йойте еще проскакивает "отпечаток" и "внутри тебя", мерцает искрами, и плечи Михару дрожат.
Наконец Михару останавливается и перестает задерживать дыхание.
- Вот так, - выговаривает он с улыбкой, и Йойте больно на нее смотреть. - Ну как, тебе приятно?
Ощущение заполненности, целостности такое острое, что Йойте почти плачет.
- Да, говорит он, чувствуя, как от волнения прерывается дыхание. - Оно... оно так...
Михару наклоняется и, перекидывая одну из коленок Йойте себе через плечо, целует его. Малейшее изменение в угле и нажатии внутри ощущаются и странно, и знакомо; Йойте обвивает руками плечи и шею Михару, прильнув к нему, только и желая, что прижимать его ближе. Еще чуть-чуть, очередное добавившееся ощущение - мягко-напряженные соски, зажатые между их телами - и всего этого будет слишком много.
- Тебе... тебе хорошо? - спрашивает Йойте, вдыхая едва уловимую смесь запахов пота, возбуждения и шампуня Михару.
- Да,- мягко говорит Михару, прослеживая пальцем линию челюсти Йойте, легко касаясь губами его губ. Последовавший за этим поцелуй невероятно нежен.
А потом Михару начинает двигаться, и Йойте думает, что, наверное, они остались одни в центре всего мира.

-

Вдохи и выдохи - стонами, резкими и томными. Глаза - окна души - широко раскрыты, ноги раздвинуты широко, еще шире в жажде принять. Ищущие друг друга руки; пальцы, крепко переплетенные вместе (темные и белые, как лебединые шеи), склеенные потом ладони. Трение их тел друг о друга, пока бедра Михару двигаются вперед-назад, вперед-назад, посылает разряды электричества по всему телу Йойте, доходят до его вусмерть зацелованной шеи, до подгибающихся пальчиков на ногах.
Пот капает со лба Михару. Скользкие руки размыкаются - Михару обвивает руку вокруг талии Йойте, лихорадочно его целуя и дрожа так, что Йойте думает, что его сейчас разорвет - и двигается так невыносимо, невероятно медленно, что Йойте думает, что никогда в жизни этого не забудет.
- Еще, - всхлипывает он. - Быстрее.
И слышит изумленный вздох, который пытается сдержать Михару.

_

Михару входит в него глубже, жестче, еще более отчаянно, и Йойте думает, пот это течет или слезы, старается впитать в себя искаженное блаженной пыткой выражение лица Михару, впечатать это в память - но Михару продолжает ярко и настойчиво касаться той точки, которая заставляет глаза Йойте закатываться.
- Ты так стонешь, - вздыхает Михару, и его голос еще ниже и бархатней, чем Йойте когда-либо слышал. Йойте толком и не осознает, что издает какие-то звуки - он полностью сконцентрироваться на плавных толчках бедер Михару, на скольжении Михару внутри него, на том, какой нестерпимой чувствительностью переполняется кожа, когда он думает, что может различить каждую линию в отпечатках пальцев Михару.
- Ялюблютебяялюблютебя, - бессвязно бормочет Йойте. - Михару...
Все еще улыбаясь (так завораживающе), Михару опускает руку между их ног и начинает трогать его - Йойте в какой-то степени шокирован осознанием того, что до боли возбужден и почти мучительно откликается на прикосновения Михару. Его мозг, кажется, тает, он больше ничего не ощущает, за исключением приправленного болью удовольствия и ощущения их тел, прижатых друг к другу.
Когда Михару опускает голову и выгибает спину, чтобы покружить языком вокруг сосков Йойте, ощущения переливаются через край.
-
Этот оргазм не похож на все те, что у него были ранее. Этот - другой, потому, что все конвульсии мышц, дрожь плеч и бедер, вырвавшийся из горла крик, несколько вытекших из глаз слезинок, огонь, прожигающий насквозь, взрыв эндорфинов, воспламеняющий каждую клеточку его тела жестоким блаженством - все это сконцентрировано на Михару, сжато вокруг пронзившей его упругой плоти, эпицентр, пригвождающий его к земле перед тем, как он рассыплется на части.

Мутно, сквозь плотную пелену удовольствия, все еще содрогаясь от наслаждения, Йойте чувствует, как Михару отпускает его.
Последний, тонкий барьер между ними лопнул, истаял - Михару со стоном погружает зубы в плечо Йойте. Боли не ощущается; Йойте пьян от того, как выгибается спина Михару, как сжимаются пальцы и особенно - от того, как все чувствуется внутри: всплеском обжигающе горячей жидкости.
Йойте еще крепче обвивает талию Михару ногами - руки еще сильней сжимаются вокруг его плеч,- и нежно целует его в волосы надо лбом, пока он в изнеможении не проваливается в удовлетворенное бессознание.

-

На короткое время он просыпается, пока Михару расплетает их руки-ноги: сонно смотрит, как Михару берет полотенце и осторожно промокает нежно-липкое местечко между ног Йойте.
Он засыпает снова, когда Михару забирается обратно в кровать, сворачиваясь подле него, и больше не просыпается до утра.

-

На последней фотографии Йойте, которую Михару когда-либо снимал, он все еще спит в кровати Михару, и солнечные лучи постепенно подбираются к нему. Его грудь вся усыпана метками, и самая темная - укус на стыке между шеей и плечом, и Михару почти не помнит, как ее ставил. Лицо его совершенно безмятежно, в уголках рта притаилась легкая улыбка.
Он выглядит так, будто в любой момент может проснуться, потереть глаза и сесть.

-

На следующее утро Михару принимает с ним душ, моет и вытирает его, с медицинской дотошностью рассматривая каждый синячок, спрашивая снова и снова: "У тебя что-нибудь болит? Ты уверен?
- Уверен, - вновь успокаивает его Йойте, пока Михару насухо вытирает ему волосы. Сейчас они одеты по-обычному; он сидит в кресле Михару так, чтобы тот мог до него дотянуться. Где-то через час должна прийти домой бабушка Михару, и Йойте пойдет есть завтрак к Хане домой. Он ощущает себя по-другому - он не может смотреть на Михару без жара, приливающего к щекам, и от этого кружится голова. - Немного саднит, но я правда счастлив, Михару. А как ты себя чувствуешь?
- Хорошо, - говорит Михару, целуя его в лоб. Он замолкает и выжидательно смотрит в синие глаза Йойте. -....Я люблю тебя,- говорит он тихо и совершенно серьезно. - Я буду любить тебя до конца своих дней.
Сердце Йойте радостно взмывает вверх, на какое-то мгновение совершенно побеждая смерть. - Я знаю, - отвечает он, расплываясь в широкой идиотской улыбке.
Он не знает, какой сегодня день - может, понедельник, а может быть, и нет - но сегодня прекрасный день для того, чтобы жить.

конец

back