Clover

Фэндом: Saiyuki
Название: Клевер
Автор: nekojita
Перевод: Lady X aka Xin Rei
Пейринг: Санзо/Хаккай
Рейтинг: NC-17
От переводчика: честно, не знаю, что делать с таким количеством повторов - особенно имен. :))) Или, может быть, всему виной мой моск?..)))

Годжо заглядывался на женщину в баре - крашеную блондинку в преступно коротком платье. Хаккай наблюдал за ними обоими и чувствовал, как в душе поднимается грусть. Влажный горячий воздух в горле никак не проталкивался в легкие: не мог или словно назло,- и он просто улыбнулся, чувствуя, как давит в груди. Минута-другая, и он снова мог дышать.
Годжо продолжал таращиться на женщину - голодным, уязвленным взглядом. Хаккай знал этот взгляд. Он присовокупил к этому кошмары, снившиеся его любовнику прошлые недели - тихие чары, которым Годжо всегда поддавался даже в самый разгар драки с Гоку или Санзо; все эти мельчайшие безошибочные признаки говорили о том, что Годжо изнывает от желания, которое Хаккаю никогда не утолить. Поэтому он попытался заранее настроиться на тяжкую ночь в одиночестве. Как и бывало, женщина для Годжо ничего не значила. Она была очередной самкой, с которой полукровка мог от души похохотать, пообниматься, заставить сгорать от желания - кем-то, с кем можно реализовать его извращенный эдипов комплекс. Так считал Хаккай, - по крайней мере, этот психологический термин более-менее оправдывал тот факт, что его любовнику нужно было трахнуть незнакомку.
За столом в кои-то веки было тихо: Годжо погрузился в наблюдение, Гоку ел все, что плохо лежало, потому что никто не дрался с ним за каждый кусок, а Санзо неторопливо смаковал пиво и затягивался сигаретой. Хаккай не хотел есть, поэтому отодвинул свою чашку с рисом и завернул палочки обратно в бумажную упаковку.
- Уфф, из-за этой жары я что-то и есть не хочу…
- Не будешь доедать?- спросил Гоку, уже не докончив фразы подтягивая чашку к себе.
- Нет, думаю, на сегодня мне хватит. - Хаккай улыбнулся мальчишечьему аппетиту - уже не так натянуто, как на протяжении всего ужина.
Годжо наконец очнулся от своей похотливой дремы.
- А? Ты что, уже поел, Хаккай?
- Да. - Поднимаясь из-за стола, Хаккай тронул любовника за плечо.- Думаю, я буду читать всю ночь. Увидимся утром.- Было приятно: как прикосновение, так и то, что удалось привлечь к себе внимание Годжо, хоть и на мгновение. - Береги себя, - тихо добавил он, и вспышка боли и благодарности, увиденная в необычных глазах Годжо, сказала ему, что его любовник воспринял это как позволение.
Годжо в один глоток допивал пиво. Гоку пожелал Хаккаю спокойной ночи, а Санзо только и делал, что смотрел ему в спину, пока тот уходил. Взгляд монаха чувствовался спиной - через всю столовую и пока он поднимался весь первый пролет лестницы. Он надеялся, что Санзо еще останется внизу хотя бы несколько часов и подарит ему несколько драгоценных часов одиночества в комнате, которую им сегодня предстояло делить. Последнее, что ему было нужно - это описание процесса соблазнения блондинки в баре или же бесконечный список любовных неудач Годжо. Это было почти так же трудно, как порой - делить комнату с Санзо, слушая ворчание по поводу Годжо. Даже для Хаккая это было бы слишком сейчас: улыбаться, как будто ни в чем не бывало. Это ведь достаточно трудно - не мешаться под ногами, чтобы Годжо смог восстановить былые достоинство и самодостаточность, которые ему могла компенсировать только женщина. Неужели и Санзо придется мучить его сегодня?
Добравшись до верхнего этажа, он прошел по узкому коридору к комнате, которую они снимали на ночь. По уговору, Санзо согласился спать здесь, чтобы быть подальше от других гостей, а заодно чтобы Гоку и Годжо не заскакивали по всей ночи со своими бесконечными жалобами, как им трудно ужиться в одной комнате. В конце концов, не такая уж это проблема, так как сегодня в распоряжении Гоку будет вся комната.
Хаккай прижал правую руку к животу и вошел в комнатку. Он хотел, чтобы эта ночь поскорее кончилась, хотел опять вернуться за руль, вместе с Санзо рядом и с препиранием Гоку и Годжо, отвлекающими его от мыслей о серьезном. Пройдя по узкому закутку между кроватями, он подошел к окну и выглянул наружу. Вечернее небо сейчас было темнее обычного. Возможно, завтра будет дождь. Учитывая, как влажно было последние дни, перемена погоды была бы неудивительна. Как бы то ни было, дождь был самым худшим из его ожиданий сегодня ночью. Не сейчас - без любовника рядом, который отвлек бы, не все ночь с Санзо в комнате, который так же потерян в прошлом во время дождя. Ему не нужно было очередного напоминания о собственной бесполезности в отношении двоих людей, о которых он больше всего заботился.
Погладив Хакурю, свернувшегося на кровати, он собрал вещи и пошел в общую ванную. Ему удалось только хорошенько растереться губкой и немного отмокнуть, но пот и грязь с последних путешествий были смыты, а думать о чем-то другом во время мытья не было времени. Помывшись, он возвратился в комнату.
Он не слишком удивился, найдя там Санзо. Тот сидел на кровати и курил. Скорее всего, он пришел сюда при первых признаках надвигающейся бури. Хаккай надеялся, что Санзо выпьет все шесть банок пива, стоящих рядом на кровати, и заснет, не усугубляя его собственные страдания. Убрав банные принадлежности и повесив полотенце сушиться на изголовье кровати, Хаккай зажег один из стеклянных светильников, забрался с ногами на подоконник у открытого окна и уткнулся в книгу. Даже несмотря на то, что пошел дождь - ветром в комнату заносило дождевые капли,- ему нужны были простор и чистый воздух. Если бы можно было оставаться здесь, подальше от Санзо, и притворяться, что читаешь, пока шторм окончательно не сгонит с подоконника…
Открыв книгу на последней недочитанной странице, он попытался удержать мрачные мысли, к которым то и дело возвращался,. Мысли словно грозили прорвать плотину, которую он тщательно укреплял все то время, пока не было дождя. Чувство боли и потери начали вновь разгораться в душе, и шрам на животе начинал гореть почти так же, как и когда начинал заживать. Ветер задувал на него воду, капли растекались по едва смененной одежде, по страницам, бежали по щекам, как слезы. Он вытер одну кончиком пальца, и в голову пришла мысль, когда вообще он в последний раз плакал. Какое-то время он мучительно вспоминал, плакал ли он вообще с тех пор как стал Хаккаем. Привыкший к боли и сиротскому детству Гоно нечасто давал волю слезам. Но за Хаккая в его вечной доброжелательности, казалось, плакали небеса.
Он усмехнулся мелодраматическому повороту собственных мыслей и закрыл лицо рукой. Воспоминания, чувства, которые он так тщательно хоронил в себе, вырвались наружу, и сейчас не было сил, чтобы закрываться от них. Не сейчас, когда он остался практически один на один с дождем, и рядом не было ни друга, ни любовника, чтобы удержать его от слез и наполненного болью прошлого.
*******

Громыхнуло так, будто кто-то на небесах развлекался с пистолетом. Санзо выругался. Он курил, растянувшись на кровати и опершись спиной о шаткое изголовье. Курил и украдкой посматривал на Хаккая. Его сосед упорно оставался на подоконнике, хотя дождь вымочил его уже наполовину. Еще немного, и книгу, которую он вроде бы читал, можно будет окончательно выбрасывать в помойку. Какая-то часть Санзо удивлялась этому отчаянному притворству, но, с другой стороны, он понимал, что иногда притворишься кем и чем угодно, лишь бы это помогло выстоять против бури.
Потянувшись за очередной банкой пива, принесенного с собой, он закрыл глаза, размеренно глотая и изредка морщась отвратному вкусу. Дерьмово, конечно, но напиться им тоже можно. Чем скорее алкоголь притупит чувства, тем лучше. Он не хотел болезненного повторения воспоминаний, не хотел вновь и вновь пытаться извлечь хоть крупицу разумного из спутанных, бередящих душу чувств. Он не имел понятия, ни как их выразить, ни как остановить. Эти призраки прошлого становились еще сильней, особенно когда они с Хаккаем вместе пережидали грозу. Мигом становилось не до мирных спокойных ночей: тут уж лишь бы игнорировать Хаккая изо всех сил да притворяться, что предательские чувств в душе нет как не было. Все лучше, чем сидеть тут, невольно концентрируясь друг на друге. Но как он ни старался, он не мог не задумываться об этом. Таак, нужно еще алкоголя. Чуть приоткрыв глаза, он выбросил пустую банку и взялся за другую. Он выглотал и эту - в момент, - а за окном ревело и грохотало; удары были такими частыми, что, казалось, какой-то неуравновешенный ребенок бьет и бьет в барабан в маленькой комнате. Говорят, что погода отражает настроение богов… и если легенды не врут, то сегодня они были в ярости, и ярость эта и не думала стихать.
Услышав посторонний звук, который не имел ничего общего с шумом дождя, он прикончил пиво одним глотком и взглянул на Хаккая. Тот ссутулился на подоконнике и закрыл лицо руками; книга упала на пол. Не видя его лица и слыша только тихий шелест дождевых капель, Санзо не мог различить, плачет Хаккай или смеется.
Обеспокоенный тем, что тот в кои-то веки проявил свои истинные чувства, Санзо отшвырнул пустую банку прочь, и Хаккай поднял голову на звяканье металла.
- Эй, не выпади из окна. Тебе завтра еще машину вести, - проворчал он невнятно, не уверенный, что можно сказать сейчас - когда ему удалось привлечь внимание Хаккая,- да и прежний тон был ему привычен. Хакурю зашипел на него, то ли из-за грохота банки, то ли из-за угрозы, но Хаккай сидел на подоконнике как сидел и не сказал ни слова.
Сквозь комок усиленных дождем чувств Санзо прорвалось отчаяние. Он встал с кровати, подошел к Хаккаю и ощутимо потряс его за плечо.
- Ты меня слышал? - спросил он хрипло-скрипуче. При всей своей нелюбви к прикосновениям он все еще держал руку на плече Хаккая. Он почти никогда и не притрагивался к нему и сейчас изо всех сил старался не замечать, как же приятно было его коснуться.
Хаккай запрокинул голову. Горькая усмешка перекосила его губы, глаза грустно мерцали.
- Прости.
- Прости? Хватит с меня этой хрени. - Из-за грозы он был уж порядочно взвинчен, а ответ Хаккая заставлял быть грубее обычного. - И хватит сидеть тут и устраивать мне сеансы самобичевания просто потому, что Годжо… - Он осекся как раз вовремя, поняв, что гнев и пиво слишком развязали ему язык. Напоминать Хаккаю о том, чем в данный момент занимается его любовник, было не лучшей идеей сейчас, даже если какая-то часть Санзо так и подталкивала его упомянуть о… неверности Годжо.
Эта часть мигом замолкла, когда вспышка молнии осветила лицо Хаккая, прислонившегося к стене; каштановые пряди волос частично закрывали его, а то, что оставалось видимым, казалось сейчас таким хрупким в ярком свете, - черта, резко контрастировавшая с тем, какой силой действительно обладал Хаккай. Потом свет угас, и теперь черты лица были просто красивыми… и со свежей печатью скорби.
- Я не знаю, что еще сказать, Санзо, кроме как «прости». Я не хотел беспокоить или злить тебя. - голос Хаккая был тих, но тверд, и его всегдашняя безупречная маска была вновь на месте, скрывая боль под вежливой улыбкой.
Руки Санзо, лежащие на плечах друга, напряглись; одно совсем промокло оттого, что Хаккай практически сидел под этим чертовым дождем. Воспоминание вспышкой проскользнуло в мозгу, напомнив, как он когда-то прикасался к окровавленным одеждам Комьо, как переворачивал учителя на спину, чтобы увидеть его лицо, заглянуть в широко открытые, слепые глаза. Он прижал Хаккая к стене, чтобы отогнать воспоминание, чтобы напомнить себе, что человек, которого он сейчас касается - живой, теплый и может ответить на прикосновения, а не лежать холодным и бездвижным трупом. Гроза и пиво работали против него, настоящее и прошлое смешались, пока он совсем не запутался. Даже в обычном состоянии Санзо мог спутать Хаккая с Комьо - они были похожи, хотя их некоторое сходство было чисто внешним.
Может быть, именно поэтому он сейчас стоял здесь, в каких-то сантиметрах от Хаккая, касался его, наклоняясь так близко, что чувствовал щекой его дыхание. Почему Хаккай до сих пор так волновал его? Это сердило и почти пугало: понимание того, что еще один, черт возьми, проскользнул за его щиты и это было уже слишком; это был не просто Гоку, единственным желанием которого было находиться рядом с Санзо, быть замеченным им. Нет, - как бы они ни был смущен, он понимал, что с Хаккаем все не может быть так просто. С Хаккаем он чувствовал то, что было похоронено глубоко внутри, за семью печатями,- то, что он чувствовал сейчас.
- Ты меня не беспокоишь, - огрызнулся он, в своем помутненном состоянии сознания стараясь мыслить хоть немного разумней и изо всех сил гася предательские эмоции.- Ты меня просто раздражаешь, вот и все.
- Ну, как скажешь, - Хаккай улыбнулся яркой, фальшивой улыбкой и поднял руки, будто хотел коснуться Санзо, но в итоге просто скрестил их на груди. - Я прошу прощения за собственное поведение сегодня. Если ты хочешь, я могу пойти ночевать к Гоку. - Улыбка Хаккая была сияющей и такой же короткой, как вспышка молнии.
- Хрена ты пойдешь, - прошипел Санзо, стараясь разжать пальцы и отпустить его. Они предавали так же, как и чувства, и от этого он разозлился на себя еще сильней. Нужно сейчас же это прекратить, уйти от Хаккая и игнорировать его до самого утра, пока еще можно хоть как-то себя контролировать. Но тело отказывалось подчиняться.
Разозленный подобным предательством, он действовал на одних инстинктах - попросту набросившись на ближайшего к нему человека, человека, из-за которого он оказался совершенной тряпкой.
- Если повезет, Годжо скоро подстрелят, и он приползет сюда на карачках, - к пустой кровати, - и будет ныть, как же ему не везет с женщинами. Если такое случится, я пристрелю этого подонка. - После того, как он напомнил Хаккаю о недостойном поведении любовника, ему полегчало - правда, ненамного. Напомнив Хаккаю о темной стороне полукровки, он сам испытывал лишь малую часть того, что чувствовал Хаккай, слыша горькую правду. В конце концов, Хаккай предпочел Годжо - того, кто его не заслуживал. Ага, будто Санзо сам достоин Хаккая.. но сейчас он не мог отрицать, что горел от ревности.
Хаккай поправил забрызганный дождем монокль. Руки его слегка тряслись.
- Что-то я сильно сомневаюсь, что сегодня Годжо будет искать пустую кровать.
Он сжал плечи Хаккая сильнее, так что тот чуть застонал.
- Как ты вообще это терпишь?- требовательно вопросил Санзо.- Позади раздалось хлопанье и свист разрезаемого крыльями воздуха, но Хаккай отрывисто покачал головой и шепнул: "Хакурю, не надо", и все прекратилось. Только слабый запах серы предупреждал его о неподобающем поведении, но сейчас ему было плевать - когда с небес лило как из ведра, когда кровь кипела от ярости, когда он ревновал ко всему, что двигалось и... и...
На этот раз он не осыпал Хаккая ругательствами, а прижался к нему всем телом - нос к носу. От Хаккая пахло дождем, глаженой одеждой и... самим Хаккаем, и от этого коктейля голова начала слегка кружиться. Он с радостью переключился на своего спутника, лишь бы всю ночь не предаваться мучительным, дразнящим воспоминаниям.
- Он оставил тебя одного, а сам сейчас отрывается, трахаясь с какой -то бабой. - Он ненавидел, когда его дразнят, когда то, что он хотел, было близко до безобразия. И осознание бесцельности собственных мучений сделало боль невыносимой.
Улыбка Хаккая чуть дрогнула, выражение стало каменным. Потребовалось некоторое время, прежде чем маска вернулась на его лицо.
- Не вижу, почему это должно заботить тебя, Санзо. Самое важное для нас то, что утром мы должны быть готовы ехать на Запад.
Это был самый прямой ответ, который можно было получить от Хаккая за все эти дни.
- Ты чертовски прав - мне важно только это, - рыкнул Санзо. Он нагло врал, пряча истинные чувства и предпочитая испытывать боль, чем чувствовать себя дураком. - Не потерплю, чтобы все сорвалось из-за того, что ты сохнешь по... врущему полукровке!- Хоть он был и злым, и смущенным донельзя, он все еще помнил, как избегать прошлого, когда перед тобой человек, страдающий так же, как и ты. Очередная ниточка, связывающая их вместе: может быть, и единственная, которой он сопротивлялся и от которой с удовольствием избавился бы, но в силу вечных обстоятельств он никогда не поступал так, как нужно, когда рядом был Хаккай. Этот человек был опасен, но отступить не было сил, хотя и двигаться вперед было невозможно из-за слишком сильного... предчувствия.
- Мы понимаем это,- ответил Хаккай, и мягкость его голоса резко контрастрировала с совершенным безумием в глазах. Молнии вокруг них трещали электричеством, а гром почти заглушал слова.- Наши отношения не повлияют на... миссию.
Ответ должен был удовлетворить его. Он должен оставить Хаккая в покое, пойти спать, покурить, допить пиво и притвориться спящим. Но когда дело касалось Хаккая, он никогда не был доволен - особенно когда он был так близко. Не обращать на Хаккая внимания не было выходом из положения, - он уже был научен этому,- и тем более не заглушало ни его чувств, ни тайных желаний.
- Тогда почему ты позволяешь такое? - он осознал, что переспрашивает, отчаянно пытаясь понять своего улыбающегося спутника. Попробовать прижать его к стене и получить прямой отрицательный ответ, который поставил бы все на место - вот чего хотел Санзо. Но этого никогда не произойдет. А хорошо бы, потому что желание чего-либо лишь причиняло боль.
Казалось, Хаккай еще чуть закрылся от него - даже когда был прижат к стене. Ласковое дыхание коснулось щеки Санзо: Хаккай вздохнул.
- Потому что ему нужно нечто, что я не могу ему дать.
Этот ответ заставил его лишь зарычать от злости. Этот придурок в очередной раз ставит нужды других перед своими - нужды Годжо перед его собственными. От подобного откровения Санзо подурнело. Только идиоты верят в то, что сострадание и мягкость могут позволить вам попасть в рай... и не то чтобы Хаккай в полной мере обладал обоими этими достоинствами. Нет, - вместо власяницы, порки и долгих постов, у него был собственный способ наказания за собственные "грехи".
- Что хорошего это дает тебе? - Правая рука Санзо передвинулась от плеча Хаккая к подбородку, заставляя его смотреть в глаза.- Почему ты должен страдать вместо него? Почему твоя боль менее ценна? Или ты хочешь использовать это как улики против него?- последняя фраза была жестокой, но вполне в характере Хаккая, которому явно доставляло извращенное удовольствие поддевать их. Который, вольно или невольно, все эти несколько месяцев заставлял его страдать.
Снаружи бушевала гроза, и приходилось кричать, чтобы быть услышанным. Ветер заставлял моргать язычки пламени в лампадах, едва ли не гася их. А он стоял и тупо пялился на Хаккая, который не сделал ни единой попытки освободиться во время их так называемого разговора. Ни единой.
После громчайшего удара грома Хаккай заговорил.
- Я позволяю это, как бы банально это не звучало, потому что когда счастлив Годжо, счастлив и я. Я позволяю это потому, что я кое-что ему должен, став частью его жизни.
-Херня это все! - Хаккай - теплый, гладкий - был таким приятным на ощупь... даже слишком приятным.- Много ли он вдохнул в тебя жизни? Это ты кормишь его и поишь, заботишься о нем, миришься с тем дерьмом, что он тебя потчует, и с его враньем. Только такой дурак, как ты, может думать, что после этого ты ему еще что-то должен. Если ты должен ему, то точно так же должен и мне. - Он не хотел говорить последнее, но они уже слетели у него с языка. Гнев вновь захлестнул его при одной мысли о том, что Хаккай по собственной воле выбрал в любовники такого, как Годжо, а на него всегда смотрел только, как на друга.
Хаккай улыбнулся - чуть сдвинулась теплая кожа под ладонью - и в кои-то веки на его лице проявились настоящие чувства. Может быть, дождь или разговор в конце концов подточили его защиту, оставляя за щитами боль и открывая что-то... что-то еще.
- Возможно, ты прав, но глупо будет ожидать, что великий Генджо Санзо признает наличие долгов, даже если это долги перед ним самим. Я бы... не смог настолько... оскорбить тебя.
- А может быть, ты ошибаешься. - Санзо не мог оторвать от Хаккая глаз. Гроза уже сходила на нет, но мир все равно сузился до размеров стоящего перед ним человека.- Что, если я буду готов признать один долг? одно это не составит для меня.. неудобства. Тогда тебя заинтересовало бы... - Он не мог договорить этой фразы, даже если разговор был чисто гипотетическим. Никогда не мог признать, что нуждается в ком-то или чем-то, даже в Хаккае, одном из самых сильных и упрямых идиотов, которых он когда-либо знал. Не мог сказать даже Хаккаю - тому, кто так напоминал ему Комьо - особенно такому, как Хаккай... Потеря его учителя, будучи более чем болезненной, всегда предостерегала его от попадания в ту же ловушку, даже если Хаккай помогал ему не расклеиться в грозу. Потому что все, что Хаккай мог сделать - это фальшиво улыбаться ему и говорить с ним только для того, чтобы успокоить, унять его, и так будет всегда.
Странно, но прямо сейчас был один из тех редких моментов, когда Хаккай был изумлен до такой степени, что не нашелся, что ответить. Губы его спутника несколько раз приоткрывались, как бы для ответа, но Хаккай не произнес ни единого звука. Он протянул левую руку и медленно, нерешительно коснулся груди Санзо, будто боялся, что немедленно получит подзатыльник за подобную дерзость. Чистые эмоции в зеленых глазах пугали Санзо, потому что ничего подобного он раньше не наблюдал. Что-то происходило сейчас, что-то, в чем он не был уверен, но подозревал, что только что открылся этому гораздо больше, чем хотел. Что выдал слишком много информации о сходящем от любви дебиле, коим он, по сути, и являлся.
Но, прежде чем он смог отстраниться, притвориться, что этого разговора вообще не было, напиться до полубессознательности и вновь погрязнуть в молчаливом страдании, Хаккай схватил его за платье, удерживая на месте.
- Должен сказать, я и не подозревал, что ты... что мы... - Хаккай умолк и покачал головой. Санзо хотелось, чтобы этого разговора вообще не начиналось. Так намного безопасней. И вообще, как он мог - за какие-то минуты позволил себе стать тем, кого больше всего презирал: полным и законченным дураком.
- Нечего тут подозревать, - холодно ответил он. Он не хотел позволять Хаккаю смотреть на него _так_, потому что этот идиот думал, что что-то ему должен.- Ты прав, мне глубоко наплевать на какие-то долги.- Но, несмотря на это, когда он попытался схватить Хаккая за руку и отодрать его пальцы от своих одежд, ладонь его накрыла ладонь Хаккая и сжала - крепко, не отпуская.
- Если бы это было правдой, тогда бы ты вообще не говорил ничего, потому что не веришь бесполезным словам.- Хаккай выпрямился, касаясь то груди, то бедра, то носа Санзо: они были так близко, что глаза Санзо едва ли не скашивались, глядя на него. Там, где его спутник касался его, тело монаха горело.
- Я вообще не верю в бесполезности, - ответил он, обнаружив, что слегка задыхается.- А из-за чувства долга перед Годжо ты думаешь, что и мне должен то же самое.
Грустная улыбка скользнула по лицу Хаккая.
- Понимаю, почему ты можешь так думать... а если я скажу, что ко двум разным людям у меня может быть два долга?
Назвать Санзо глупцом для Хаккая было очень болезненно. Для Санзо еще хуже было предположить, что в словах этого тихони действительно есть что-то правдивое.
- Не думаю, что это возможно. Рано или поздно ты снова понадобишься Годжо, и его долг станет... нужней. - Монах еще раз попытался отрицать свои желания, отказываясь ослабить контроль хотя бы на одну ночь. Неважно, насколько сильно можно было желать Хаккая - просто такую боль он не причинил бы себе добровольно. Но, пока Санзо снова и снова повторял это себе, решение становилось все менее и менее убедительным.
Хаккай вздохнул, и этот звук растворился в шуме дождя. Опять теплое дыхание на щеке - на этот раз горячей и дольше.
- Ты же сам только что укорял меня за то, что я ставлю чужие нужды превыше своих. Мой долг перед Годжо никогда не будет оплачен, - Хаккай испытующе смотрел Санзо в глаза, - но и перед тобой - тоже. Я... не хочу этого.- В его взгляде горели настоящие чувства - отзвук того, что монах чувствовал в себе, когда его переполняло отвращение к собственной слабости.- Может быть, чтобы жить дальше, мне нужны... оба этих долга. В конце концов, без тебя Чо Хаккай, не появился бы на свет, разве не так?
Вопрос Санзо услышал, но понял из этого только то, что Хаккай признается в собственных желаниях. Очень вероятно, что вскоре он сделает то, за что потом будет ненавидеть себя, но бы ни было между ними, это что-то изменилось, когда зашла речь о Хаккае. О том, что Хаккай чувствует. Поддаваясь, он больше не был слабым: его нужды по-прежнему игнорировались и могли спокойно быть запрятаны поглубже. А утром всегда можно притвориться, что прижаться губами к губам Хаккая его заставили всего лишь пиво или дождь.
На какое-то мгновение они оба замерли, а потом другая рука Хаккая обвилась вокруг его плеч и притянула его к себе. Тогда Санзо двинулся - двинулся ближе, прижался к Хаккаю, язык проник между его полуоткрытых губ. Пальцы путались в мягких влажных волосах. Все его чувства и мысли были мгновенно испепелены желанием необыкновенной остроты.. все мысли, кроме одной: сейчас Хаккай принадлежал ему. Качались в едином ритме тела, язык скользил по языку... Санзо всецело сосредоточился на том, кого держал в объятиях. Горячее гибкое тело - сейчас можно касаться его всего, как пожелает. Может вцепляться в густые шелковистые волосы. Пробовать на вкус влажный теплый рот. Он хотел его всего.
Образы плыли в сознании: мимолетные видения пар, сплетенных в различных позах, из порнографических журналов, горячечных снов и бесстыдных описаний - Санзо кружило в вихре неистового желания, не оставляя ни малейшего понятия, что нужно делать сейчас, когда объект желаний был в его руках. Он знал только, что не хотел останавливаться.
Кажется, Хаккай решил за него. Он одним толчком прильнул к Санзо и был прижат к стене - и, только когда он пошевелился вновь, Санзо понял, что его спутник не отталкивает его, а лишь старается отодвинуть их обоих от стены. Хаккай все еще обнимал его, прижимаясь губами к его губам, а проворные пальцы расстегивали хламиду на талии. Это напомнило ему, что быть в одежде сейчас - не очень хорошая идея, - прямо-таки замечательная, невероятной сложности мысль, в его полусумасшедшем от желании состоянии; и он с трудом выпутал пальцы из густых волос, чтобы, в свою очередь, раздеть Хаккая.
Они раздевали друг друга. Вспышки света играли на обнаженной коже Хаккая, высвечивая пристальный взгляд. Маленький монокль, который носил Хаккай, запотел и сполз набок; Санзо снял его с носа Хаккая и отбросил к постели. Хаккай вроде бы не возражал, он даже чуть улыбался, стягивая узкий топ Санзо через грудь и через голову, и скоро топ присоединился к моноклю.
Раздевшись до пояса, они сосредоточились на штанах друг друга. Поношенная ткань упала к щиколоткам, грозя превратиться в путы, но была отодвинута ногой - вместе с трусами. Первое прикосновение полностью обнаженного тела было для Санзо как удар тока - от головы до пят и обратно; он судорожно втянул воздух. Потеряв терпение, он схватил Хаккая в объятия, почти дотянул на себе последние несколько шагов и толкнул на кровать, запинаясь о пивные банки. Быстрей, быстрей, пока его не лишили этого удовольствия, пока ему не помешали боги, йокаи или даже Годжо. Черрт, он пристрелит любого, кто войдет сейчас в комнату.
Любого.
Хаккай рассмеялся и потянул Санзо вниз, к собственному гладкому разгоряченному телу. Смех не раздражал и не злил Санзо - особенно когда Хаккай раздвинул ноги и обвил их вокруг его бедер, так что их члены терлись друг о друга, а сам он одновременно покусывал его за подбородок. Правой рукой Санзо схватил Хаккая за волосы и притянул к себе, чтобы поцеловать этот дразнящий рот, покачивая бедрами,- движение, становящееся все сильней и сильней с каждой секундой, в то время как восхитительно плотное трение сводило с ума от удовольствия. Он никогда не чувствовал ничего подобного... никогда не думал, что подобное возможно... даже хотя порой у него получалось более-менее удовлетворить себя, это было лишь бледным подобием того, что происходило сейчас. Тогда это была всего лишь его собственная рука... а сейчас... сейчас было чудесное ощущение кожи к коже, сладостная непредсказуемость движений, что заставляла затаить дыхание.

Хаккай выдохнул ему в рот, стиснув его зад и побуждая толкаться к нему снова. Санзо смутно понимал, что должно быть что-то большее и более сложное, но и то, что они делали сейчас, было так чертовски хорошо... Он зарычал, проводя губами по шее Хаккая, по выступающей ключице, всосал нежную плоть губами и начал покачиваться туда-сюда, стискивая пальцами задницу Хаккая, в то время как они терлись друг о друга. Сжимать человека в своих объятиях после того, как отрицал собственное желание столь долгое время, давало чувство прямо-таки сумасбродной радости - почти как трение, от которого горячело и покрывалось испариной все тело. Бедра, казалось, обладали собственной волей - и он снова не удержался от стона, когда ноги Хаккая еще немного раздвинулись.
Все это время Хаккай звал его по имени: выстанывал, сладко выдыхал... и это было почти так же хорошо, как член любовника, скользящий по его собственному члену, почти так же хорошо, как пальцы, дразнящей лаской прохаживающиеся по яичкам. Он не мог насытиться Хаккаем, ему было недостаточно его важной гладкой кожи, ее вкуса, задыхающегося голоса или того, как он двигался в его руках... Слышать, как обычно холодный и отстраненный человек умоляет тебя продолжать, не останавливаться... Хаккай запрокинул голову и казался совершенно потерянным в удовольствии, так же, как и Санзо, почти до боли сжимая его одной рукой, не давая отстраняться.
Не желая - да и не в силах - останавливаться, Санзо вздернулся, потерся о Хаккая, весь дрожа... Пальцы впились в упругую плоть; он задыхался и простонал что-то в зацелованную, разрумянившуюся шею. Блаженство текло в его жилах, становясь сильнее с каждой секундой, каждым движением, вздохом, прикосновением. Бедра яростно толкались вперед, слова - имя любовника - замерли в горле... и потом волна чего-то невероятно чистого и мощного ударила в них обоих, встряхнув; он дрогнул и почти закричал. Имя Хаккая заглушило звук его собственного имени. Хаккай в сладостных судорогах извивался под ним, накрепко сжимая руки на его талии, словно вот-вот переломят напополам, а теплая струйка изливалась ему на живот.
Почти тотчас же свет померк, выцвел в блаженный белесый туман, а потом возвратился обратно. Санзо лежал на Хаккае, уткнувшись лицом ему в шею, а руки все еще сжимали его зад. Ему было горячо, липко, потно, но даже сейчас он меньше всего хотел отстраниться, перевернуться и притвориться, что ничего не случилось... - если только это не сделает Хаккай - у него просто не было сил шевельнуться. В голову пришла мысль: что бы они сейчас ни сотворили, это было бы несравнимо с какой-либо случайной связью. Он видел, как зарождается новое чувство - и знал, что оно было самым опасным из всех.
- Санзо,- Хаккай задыхался, будто ему не хватало воздуха. Он произнес это достаточно громко, чтоб его слова нельзя было спутать с очередным хриплым вздохом, попутно перебирая волосы любовника дрожащими пальцами.
Сейчас это испугало Санзо так, что он даже смог пошевелиться. Сейчас, почти как и тогда, он был уверен, что Хаккай скажет ему: "Все это было ошибкой. Нам придется хранить это в секрете от Годжо". Он поднял взгляд и увидел необыкновенно честную, полную удовлетворения улыбку с оттенком легкой грусти, но все же ничего из того репертуара масок, что обычно носил Хаккай. Пальцы в его волосах коснулись оба, убирая упавшие на лицо пряди, и не отрываясь, скользнули по щеке.
- Хочешь, чтобы я ушел сейчас?
- Какого черта это значит? - спросил он, едва найдя силу усесться между раздвинутых ног Хаккая. Знакомое чувство жажды заставляло избегать взгляда Хаккая и смотреть куда-то в угол, а сам он в это время судорожно пытался понять, о чем сейчас думает этот дурак. - Никуда ты не пойдешь, - огрызнулся он, найдя, наконец, на полу сигареты, куда они, должно быть, упали с кровати. Ну хоть не помялись. А потом он понял, что только что сказал. Как только что лишил себя шанса уйти от Хаккая без лишнего шума.
Но при виде облегченной улыбки, сменяющей страдальческую, на лице йокая, заставило его чувствовать себя немного меньшим идиотом.
- Ну, я знаю, что тебе нравятся большие пространства, а кровать маленькая.- Хаккай потянулся под ним, и от этого гибкого движения он чуть не выронил зажигалку.
Ободренный этой улыбкой и убежденный в том, что если ты желаешь что-то сделать, лучше делать это так, чтобы потом не пожалеть, он продолжил после продолжительной затяжки:
- Мы еще не закончили. Пока ты остаешься. - Если этот товарищ не собирался смываться сейчас, после того... что они сделали, он его просто так не отпустит.
Хаккай тепло усмехнулся и чуть подвинулся на кровати.